Города на Мурмане

Батальные сцены спортивных состязаний. Все как в настоящем воздушном бою. Выношу на Ваш суд, креатиффчик. (С) "Группа сотоварищей". Итак:
На третий год жизни в холодной стране
"... Ему казалось странным почему эти люди, купив много дорогой одежды, обуви и лыж, с надписями на непонятном им языке, весело скакали и бежали по снегу в сильнейший мороз, хотя их лыжи почти не скользили... На третий год жизни в холодной стране, изучив все премудрости лыжной науки, Чонг наконец понял, что не достижения науки и технологии, ни красивые надписи на инвентаре, ни усилия маркетологов, а радость и единение людей - вот главная причина, по которой они тратят столько денег на инвентарь и одежду."
…Чонг с тоской смотрел на звёзды... Большая Лыжница величаво плыла в безукоризненных движениях правильно поставленной техники. Малая Лыжница игриво и беспорядочно кувыркалась вокруг точки «старт-финиш», бездумно тратя силы на вертикальные колебания центра масс, слишком рано кантуясь и закрепощая корпус.
- Какое же у Большой должно быть аэродинамическое качество, что срыв ламинарного потока не происходил на таких больших углах атаки, а турбулентность не возникает даже на грациозной гармоничности безупречных форм?...
Чонг уныло спустился по идеально накатанной, с вечерней хрустинкой, трассе, отливающей безукоризненными параллелями непересекающихся непрямых. Чонг вернулся. Взгляд привычно остановился на двух невозмутимых дальнобойных гладкоствольных среза калибра 42р. Известные до последней значащей цифры после запятой характеристики поплыли перед глазами, сладко и мягко опускаясь в прохладное сознание Чонга. …автоматическая система фиксации с кевларовым покрытием и титановой вставкой, анатомическая облегающая поверхность, система забора, фильтрации и естественного подогрева воздуха, антиобледенительная и противобактериальная система, всепогодное атмосфероустойчивое покрытие, система трехмерной стабилизации, система жизнеобеспечения в автономных условиях, интегрированные на уровне генома рефлекторные возможности, почти невесомые, с бесконечной живучестью… Зрачки Чонга расширились, глаза слегка помутнели от влаги. Сладко заныла плюсневая косточка. Рука Чонга потянулась к автоматическому затвору… - Нет, вхолостую нельзя, только боевое применение.
…Чонг привычным движением опытного пилота, как в бою, резко бросил взгляд вбок. Две совершенной формы 1870-и миллиметровых быстродействующих параллели благородно блестели, зачехлённые прозрачным антибликовым покрытием с термо- и гидростабилизацией. Зрачки Чонга сузились, полыхнули искрами победной целеустремлённости. Дыхание стало глубоким и отрывистым. Взгляд не мог насладиться совершенством и изяществом форм. …минимальное лобовое сопротивление, противотуманное и антизапотевающее покрытие, интеллектуальная система торсионной жесткости, универсальная система энергетических установок, изменяемая стреловидность боковых вырезов, дефлекторы поперечного срыва снежного потока, интерцепторы околозвуковых режимов скоростей, форсажные золотистые вставки на носовых обтекателях с изменяемым вектором тяги, практически вечная боевая поверхность с тефлоно-фтористым покрытием и атомарной гиперршеткой соединений зеолита, антипробуксовочная система последнего поколения от тюнинговой корпорации Ил Евсеефф Со…
Чонг приосанился. Он снова стал Великим. Боевая мощь доспехов вселила Чонгу неотвратимое чувство победы.
…засыпая, Чонг сладко потянулся. Уже в полудрёме правая рука привычно легла на воронёные стволы ручных противотормозных ускорителей. Указательный палец легко прикоснулся первой фалангой к точке крепления запястных фиксаторов. – Шесть вертикальных нарезов – почерк вполне самостоятельный. Системы Баярт или, скажем, Омега… Прав был Жеглов…
…Последняя искра сознания уже догорала. Великому Чонгу приходил сон о виртуальном пространстве скиспории, легендарном максимусе и неподражаемом Мод. …-как там хорошо… Последний квант искры мелькнул в сознании Чонга мыслью – А всё таки, она вертится!!!
Чонг уснул, глубоко и спокойно. Ровно через тридцать минут он проснётся и продолжит свой путь. Ибо он твёрдо знал – на сильном морозе система сработает. Точно. Ибо придумана, придумана уже Фэста -3-23!
Забросив дорогой лыжный инвентарь с надписями на непонятном языке радостные люди всё ещё весело резвились на снегу. И только маленькие чайнички одиноко и упрямо пыхтели невдалеке, то и дело осыпаемые шутками и снежками смеющихся людей.
…Маленькие чайнички, из которых начинал много поколений тому Чонг, синхронно и радостно вздернули носики в направлении величаво сияющего солнца. Воздух стал иным. Из резво веселящихся первыми это почувствовали игривые косички. Они всегда чувствуют… Все косички повернулись в сторону, куда смотрели чайнички. За снежным холмом воздух вздрогнул и замерцал живыми волнами, как на горизонте пустыни. Звука ещё не было, но теперь уже все смотрели на холм… Облачённый в благородные доспехи с уже проявляющим себя низким, мощным гулом, залитый лучами солнца, медленно и величаво на холм восходил Великий Чонг. На стекле зеркального забрала отражался весь мир, сжатый до размеров зрачка Чонга, уже зажигавшего боевой огонь. Гул с неумолимой медлительностью перерастал в рокот. Из ресниц косичек мелкими искорками осыпался иней вместе с остатками бесполезной радости. Чонг менял курс движения. Подставляя солнцу и обозрению замерших косичек, безразмерных штанцов с неприлично большой парусностью «унисекс», влияющих на максимальную скорость отрицательно, и ликующих чайничков, благородные формы доспехов, созданных по принципу золотого сечения, Чонг плавно вливались в простор. Чонг шел в бой, один, старик… Величаво, неуклонно, неотвратимо.
Рокот перерастал в свист. Шлейф снега, сорванный с плоскости боевого Чонга мелкими искрами осыпал замерших косичек и штанцов, эндорфированных счастьем чайничков; балгородным напылением покрыл аирбоксы, доктормартинсы, грюндеры и прочую дребедень штанцев, жалко выглядящих на фоне калибра 42р; крупными алмазами и бусинами лёг на носики косичек. …одна из косичек посмотрела на подружку. Изящной формы кристалл фантастической красоты, рождённый мощью доспехов Чонга, сиял на носике подружки, на фоне которого пирсинговое вкрапление в десятки карат ручной работы итальянских кустарей смотрелось просто примитивно, как лапатые кольца первых гоночных палок. –пирсинг сделала не с той стороны и не для того… слёзы косичек смочили реснички.
Мощная дельта на двух широчайших спины Чонга даже вдали выглядела титанически мощнее дохленьких татувместилищ штанцев… Косички нерешительно затрепетали, семеня за Чонгом…
…Чонг привычными, отточенными движениями запускал боевые системы. Пальцы в термостабилизированных влагофильтрующих виндстоперах виртуозно подключали авиагоризонт, гирокурсовертикаль, индикаторы скольжения, перегрузки, радио- и баровысотомер, навигационную систему, опознаватель «свой-чужой», выставляли начальные параметры боя. Чонг загонял стрелки индикаторов в рабочий режим….
Великий Чонг занял позицию боевого старта. Привычным взглядом окинул индикаторы. …обороты 75% мах, 144уд, температура камеры сгорания 37,8… - порядок…
-До старта 5 секунд…
Чонг выжал ручной тормоз, двинул управление тягой энергетических установок до уровня 90%.
- 3 секунды…
Боевые плоскости вжались в снег..Уровень 100%. Чонг чувствовал, как чудовищная энергия жаждет вырваться из зажатых оков. Дюзы энергетических установок сузились створками управления соплами Лаваля с изменяемым вектором тяги, уменьшились до плазменного острия…
- 1 секунда…
Чонг рванул тягу на 120% - стрелка метнулась в предельный максимум. Мощный четырёхкамерный насос выбросил в аортоканал сгусток энергетической жидкости, дымящегося от адреналиновых присадок... Аортоканал, расширив и сжав свои настроенные по алгоритму быстрого старта стенки, мгновенно вывел обороты насоса на 220уд/мин, индикатор температуры камеры сгорания пополз в желтую зону.
- ссссссстттттаааааааррррррртттттттттттт…
Створки дюз резко расширились, сбивая ударной волной шапочки с приближающихся косичек, пудря и щекоча носики запахом эндорфинной свежести.
Для Чонга время почти остановилось. Резко бросив тормоз и врубив на полную стартовые воронёные ускорители, Чонг метнулся вперёд… Ёкнуло под ложечкой, желудок поджался к горлу, глаза до боли вдавились в глазницы, щёки прилипли к дёснам, губы распластались в серьезной улыбке. Пять…четыре… Горизонт дрогнул и потёк под Чонга. Перед глазами раздваивался индикатор на лобовом стекле. Свис воздуха в воздухозаборниках перешёл границы слышимости, Чонг мышцами чувствовал огромную степень сжатия воздушной струи, затвердевшей от давления альвеокомпрессоров. …Один – отрыв и сразу же отсечка подачи топлива в форсажные камеры. Чонг, не переводя глаз с убегающего горизонта развитым чувством умелого бойца осознал, как замерла стрелка оборотов на 100%, 200уд/мин. Кровь опять прильнула к лицу, пальцы обрели былую гибкость и подвижность. Чонг резко бросился вправо, расплавив снег плоскостью у самой кромки. Он знал, что в азарте многие соперники будут идти на предельных режимах работы насосов, компрессоров, будут жечь в форсажных камерах энергию ещё около минуты, пока температура камер сгорания не зашкалит в красной зоне, а речевой информатор не защекочет охолодевшим ужасом слух свеже-нежным женским голоском РИТы: - критическая температура двигателя – риск пожара… Чонг это знал. Он сделал полубочку влево, предварительно слегка увеличив угол атаки для поддержания траектории без снижения уровня высоты и, слегка отклонившись от оптимальной траектории, устремился в невозмущённом потоке на линию атаки, уже загоняя первых противников, мечущихся в турбулентной атмосфере передних, в выгнутые линии «прогноз-дорожки»…
Чонг атаковал. На мгновенье сработала слева вспышка с еле слышным звуком «р-р-р-ттт». Гладкоствольные срезы калибра 42р, два воронёных противотормозных ускорителя и параллельные плоскости сработали безупречно. Чонг чуть заметно вздёрнул уголок губ. –Запоминается первая и последняя атака… В нос ударило запахом задымившихся боевых плоскостей соперника. Чем они воюют? Что за забугорщина? Есть же, есть Фэста! Чудаки, честно слово. Чонг автоматически выполнил манёвры уклонения и контратаки. Ещё виден был поверженный соперник в боковых краях округлого забрала, а Чонг уже устремился к очередной зоне боевого разворота. Чонг был Великим Бойцом. Он понимал, что атака успешна лишь в одном случае: нужно занять точно выверенное место в точное время с точным курсом и точной скоростью… Чонг выполнил пространственную бочку для оценки ситуации…
…Он атаковал. Еле заметные подрагивания корпуса, сопровождаемые вспышками – манёвр уклонения и контратаки Чонг выполнял с отточенной небрежностью асса. Чонг выходил в бой с отсоединёнными пиропатронами катапульты, обладая арсеналом лишь из проверенных гладкостволок калибра 42р, двух противотормозных ускорителя и двух плоскостей в параллелях. Чонг не общался в бою ни с кем. Он был Великий Охотник…
Чонг подобрался к лидеру. Уже можно было атаковать, но ещё с былых славных времён Чонг знал – на взлёте бить не будем. Маэстро. А Маэстро он уважал! И славную поющую тоже. Чонг резко перевёл режим работы насоса в форсаж и рванулся вперёд. Соперник резко клюнул вниз, стремясь с набором скорости уйти в ближайший траекторный спуск. Чонг любил сильных соперников. Он резко дёрнул управление на себя и убрал обороты, выполняя «Кобру Пугачёва с переворотом», пропуская соперника вперёд, в точке зависа он выставил замершую стрелку оборотов в 60%, чуть добавив правой рулевой плоскостью для компенсации гироскопического эффекта вращающихся турбин… Со стороны это выглядело как изящное сальто-мортале. Чонг также стремительно включил форсаж и вогнал контуры соперника в прицел. –Нет, далековато, с пятидесяти дистанций, как учили в дуэли. Он увидел заклёпки на облачении соперника. - Вот сейчас - можно!
Великий Чонг летел к финишу. Позади маячили поверженные соперники. «призрачно всё в этом мире бушующем, есть только МиГ, за него и держииииись»… Чонг улыбнулся. Он помнил все МиГи, все мгновения, с ними связанные. Все семнадцать. –А Вас, Чонг, я попрошу остаться ещё на несколько минут… Всё.
Он эффектно растянул боевые плоскости в финишном створе, точно коснулся красной ленты и, выключив зажигание, повёл аэродинамическую неустойчивость своих боевых доспехов в изящной линии инерции, вырисовывающей на горячем снеге замысловатые знаки. Чонг, Великий Чонг снова был победителем. Косички стайкой порхнули к Чонку, а штанцы, запутавшись в своих спущенных до колен задниках, уныло месили снег аэродинамически несовершенной дребеденью. Чонг улыбнулся, и подняв вихрь благородной снежной радуги, величаво рулил к стоянке…
Косички, не сговариваясь, бросились к лыжам, ботинкам и комбезам с надписями на непонятном языке, презрительно окинув взглядом заблудших в штанцах. Те понимали, что такую спинную дельту на широчайших им придётся выращивать не одно роллерное лето.
А Чонг, Великий Чонг уже почистил и смазал боевые доспехи. Гладкоствольные срезы калибра 42р, сияющие параллели, бархатно воронёные, с шестью вертикальными нарезами системы Баярт или, скажем, Омега… Все благоденствовали. И недоумевали. А где Чонг? Где? Где!!!?
И только нагрудный передатчик Polarизованных сигналов знал, что одна косичка с большими ресницами жила в около мощного четырёхклапанного насоса. Она не поверила никому. Кроме Чонга. Она даже не прикоснулась к праздному веселию других. Она безнадёжно Ждала Чонга. Чонг был с ней. Он был Боец, он был Человек. Передатчик знал это точно. Ведь он был ближе всех к Сердцу Чонга. Великого Чонга :).

Чем-то концовку "Ангелов и демонов" напоминает:

Глава 125

Роберт Лэнгдон уже не падал. Ощущение ужаса покинуло его. Он не испытывал боли. Даже свист ветра почему-то прекратился. Остался лишь нежный шелест волн, который бывает слышен, когда лежишь на пляже.

Лэнгдон испытывал какую-то странную уверенность в том, что это — смерть, и радовался ее приходу. Ученый позволил этому покою полностью овладеть своим телом. Он чувствовал, как ласковый поток несет его туда, куда должен нести. Боль и страх исчезли, и он не желал их возвращения, чем бы ему это ни грозило. Последнее, что он помнил, был разверзнувшийся под ним ад.

«Прими меня в объятия свои, молю Тебя…»

Но плеск воды не только убаюкивал, порождая ощущение покоя, но и одновременно будил, пытаясь вернуть назад. Этот звук уводил его из царства грез. Нет! Пусть все останется так, как есть! Лэнгдон не хотел пробуждения, он чувствовал, что сонмы демонов собрались на границах этого мира, полного счастья, и ждут момента, чтобы лишить его блаженства. В этот тихий мир ломились какие-то страшные существа. За его стенами слышались дикие крики и вой ветра. «Не надо! Умоляю!!!» Но чем отчаяннее он сопротивлялся, тем наглее вели себя демоны.

А затем он вдруг вернулся к жизни…

Вертолет поднимался все выше в своем последнем смертельном полете. Он оказался в нем, как в ловушке. Огни Рима внизу, за открытыми дверями кабины, удалялись с каждой секундой. Инстинкт самосохранения требовал, чтобы он немедленно выбросил за борт ловушку с антивеществом. Но Лэнгдон знал, что менее чем за двадцать секунд ловушка успеет пролететь половину мили. И она упадет на город. На людей. Выше! Выше!

Интересно, как высоко они сумели забраться, думал Лэнгдон. Маленькие винтомоторные самолеты, как ему было известно, имеют потолок в четыре мили. Вертолет успел преодолеть значительную часть этого расстояния. Сколько осталось? Две мили? Три? У них пока еще есть шансы выжить. Если точно рассчитать время, то ловушка, не достигнув земли, взорвется на безопасном расстоянии как от людей на площади, так и от вертолета. Он посмотрел вниз, на раскинувшийся под ними город.

— А что, если вы ошибетесь в расчетах? — спросил камерарий.

Лэнгдон был поражен. Пилот произнес это, даже не взглянув на пассажира. Очевидно, он сумел прочитать его мысли по туманному отражению в лобовом стекле кабины. Как ни странно, но камерарий прекратил управление машиной. Он убрал руку даже с рычага управления газом. Вертолет, казалось, летел на автопилоте, запрограммированном на подъем. Священник шарил рукой позади себя под потолком кабины. Через пару секунд он извлек из-за кожуха электрического кабеля спрятанный там ключ.

Лэнгдон с изумлением следил за тем, как камерарий, поспешно открыв металлический ящик, укрепленный между сиденьями, достал оттуда черный нейлоновый ранец довольно внушительных размеров. Священник положил ранец на пассажирское кресло рядом с собой, повернулся лицом к Лэнгдону и сказал:

— Давайте сюда антивещество.

Уверенность, с которой он действовал, привела ученого в изумление. Священнослужитель, видимо, нашел нужное решение.

Лэнгдон не знал что думать. Передавая камерарию ловушку, он сказал:

— Девяносто секунд.

То, как поступил с антивеществом клирик, повергло ученого в еще большее изумление. Камерарий осторожно принял из его рук ловушку и так же осторожно перенес ее в грузовой ящик между сиденьями. После этого он закрыл тяжелую крышку и дважды повернул ключ в замке.

— Что вы делаете?! — чуть ли не закричал Лэнгдон.

— Избавляю нас от искушения, — ответил камерарий и швырнул ключ в темноту за иллюминатором. Лэнгдону показалось, что вслед за ключом во тьму полетела его душа.

После этого Карло Вентреска поднял нейлоновый ранец и продел руки в лямки. Застегнув на поясе пряжку, он откинул ранец за спину и повернулся лицом к онемевшему от ужаса Лэнгдону.

— Простите меня, — сказал он. — Я не хотел этого. Все должно было произойти по-другому.

С этими словами он открыл дверцу и вывалился в ночь.

Эта картина снова возникла в мозгу Лэнгдона, и вместе с ней вернулась боль. Вполне реальная физическая боль. Все тело горело огнем. Он снова взмолился о том, чтобы его вернули назад, в покой, чтобы его страдания закончились. Но плеск воды стал сильнее, а перед глазами замелькали новые образы. Настоящий ад для него, видимо, только начинался. В его сознании мелькали какие-то беспорядочные картинки, и к нему снова вернулось чувство ужаса, которое он испытал совсем недавно. Лэнгдон находился на границе между жизнью и смертью, моля об избавлении, но сцены пережитого с каждым мигом становились все яснее и яснее…

Ловушка с антивеществом была под замком, и добраться до нее он не мог. Дисплей в железном ящике отсчитывал последние секунды, а вертолет рвался вверх. Пятьдесят секунд. Выше! Еще выше! Лэнгдон осмотрел кабину, пытаясь осмыслить то, что увидел. Сорок пять секунд! Он порылся под креслом в поисках второго парашюта. Сорок секунд! Парашюта там не было! Но должен же существовать хоть какой-нибудь выход!!! Тридцать пять секунд! Он встал в дверях вертолета и посмотрел вниз, на огни Рима. Ураганный ветер почти валил его с ног. Тридцать две секунды!

И в этот миг он сделал свой выбор.

Выбор совершенно немыслимый…

Роберт Лэнгдон прыгнул вниз, не имея парашюта. Ночь поглотила его вращающееся тело, а вертолет с новой силой рванулся вверх. Звук двигателя машины утонул в оглушительном реве ветра. Такого действия силы тяжести Лэнгдон не испытывал с того времени, когда прыгал в воду с десятиметровой вышки. Но на сей раз это не было падением в глубокий бассейн. Чем быстрее он падал, тем, казалось, сильнее притягивала его земля. Ему предстояло пролететь не десять метров, а несколько тысяч футов, и под ним была не вода, а бетон и камень.

И в этот миг в реве ветра он услышал словно долетевший до него из могилы голос Колера… Эти слова были произнесены утром в ЦЕРНе рядом со стволом свободного падения. Один квадратный ярд поверхности создает такое лобовое сопротивление, что падение тела замедляется на двадцать процентов. Лэнгдон понимал, что при таком падении двадцать процентов — ничто. Чтобы выжить, скорость должна быть значительно ниже. Тем не менее, скорее машинально, чем с надеждой, он бросил взгляд на единственный предмет, который прихватил в вертолете на пути к дверям. Это был весьма странный сувенир, но при виде его у Лэнгдона возникла тень надежды.

Парусиновый чехол лобового стекла лежал в задней части кабины. Он имел форму прямоугольника размером четыре на два ярда. Кроме того, чехол был подшит по краям, наподобие простыни, которая натягивается на матрас. Одним словом… это было грубейшее подобие парашюта. Никаких строп, ремней и лямок на парусине, естественно, не было, но зато с каждой стороны находилось по широкой петле, при помощи которых чехол закрепляли на искривленной поверхности кабины пилота. Лэнгдон тогда машинально схватил парусину и, прежде чем шагнуть в пустоту, продел руки в петли. Он не мог объяснить себе подобный поступок. Скорее всего это можно было считать последним актом сопротивления. Мальчишеским вызовом судьбе.

Сейчас, камнем падая вниз, он не питал никаких иллюзий.

Положение его тела, впрочем, стабилизировалось. Теперь он летел ногами вниз, высоко подняв руки. Напоминавшая шляпку гриба парусина трепыхалась над его головой. Ветер свистел в ушах.

В этот момент где-то над ним прогремел глухой взрыв. Центр взрыва оказался гораздо дальше, чем ожидал Лэнгдон. Его почти сразу накрыла взрывная волна. Ученый почувствовал, как страшная сила начала сдавливать его легкие. Воздух вокруг вначале стал теплым, а затем невыносимо горячим. Верхушка чехла начала тлеть… но парусина все-таки выдержала.

Лэнгдон устремился вниз на самом краю световой сферы, ощущая себя серфингистом, пытающимся удержаться на гребне гигантской волны. Через несколько секунд жар спал, и он продолжил падение в темную прохладу.

На какой-то миг профессор почувствовал надежду на спасение. Но надежда исчезла так же, как и жара над головой. Руки болели, и это свидетельствовало о том, что парусина несколько задерживает падение. Однако, судя по свисту ветра в ушах, он по-прежнему падал с недопустимой скоростью. Ученый понимал, что удара о землю он не переживет.

В его мозгу нескончаемой вереницей проносились какие-то цифры, но понять их значения Лэнгдон не мог… «Один квадратный ярд поверхности создает такое лобовое сопротивление, что падение тела замедляется на двадцать процентов». Однако до него все же дошло, что парусина была достаточно большой для того, чтобы замедлить падение более чем на двадцать процентов. Но в то же время Лэнгдон понимал, что того снижения скорости, которое давал чехол, для спасения было явно недостаточно. Удара о ждущий его внизу бетон ему не избежать.

Прямо под ним расстилались огни Рима. Сверху город был похож на звездное небо, с которого падал Лэнгдон. Россыпь огней внизу рассекала на две части темная полоса — широкая, похожая на змею вьющаяся лента.

Лэнгдон внимательно посмотрел на черную ленту, и в нем снова затеплилась надежда. С почти маниакальной силой он правой рукой потянул край парусины вниз. Ткань издала громкий хлопок, и его импровизированный парашют, выбирая линию наименьшего сопротивления, заскользил вправо. Поняв, что направление полета несколько изменилось, ученый, не обращая внимания на боль в ладони, снова рванул парусину. Теперь Лэнгдон видел, что летит не только вниз, но и в сторону. Он еще раз взглянул на темную синусоиду под собой и увидел, что река все еще далеко справа. Но и высота оставалась тоже довольно порядочной. Почему он потерял столько времени? Он вцепился в ткань и потянул изо всех сил, понимая, что все теперь в руках Божьих. Американец не сводил глаз с самой широкой части темной змеи и первый раз в жизни молил о чуде.

Все последующие события происходили словно в густом тумане.

Быстро надвигающаяся снизу темнота… к нему возвращаются старые навыки прыгуна в воду… он напрягает мышцы спины и оттягивает носки… делает глубокий вдох, чтобы защитить внутренние органы… напрягает мышцы ног, превращая их в таран… и, наконец, благодарит Бога за то, что Он создал Тибр таким бурным. Пенящаяся, насыщенная пузырьками воздуха вода оказывает при вхождении в нее сопротивление в три раза меньшее, чем стоячая.

Затем удар… и полная темнота.

Громоподобные хлопки парусинового чехла отвлекли внимание зевак от огненного шара в небесах. Да, этой ночью небо над Римом изобиловало необычайными зрелищами… Поднимающийся ввысь вертолет, чудовищной силы взрыв, и вот теперь какой-то странный объект, рухнувший с неба в кипящие воды реки рядом с крошечным Isola Tiberina. Во всех путеводителях по Риму это место так и называется — Остров на Тибре.

С 1656 года, когда остров стал местом карантина больных во время эпидемии чумы, ему начали приписывать чудодейственные целительные свойства. Именно по этой причине на острове несколько позже была основана лечебница, получившая название «Оспидале ди Сан-Джованни ди Дио».

В извлеченном из воды и изрядно побитом теле, к изумлению спасателей, еще теплилась жизнь. Пульс едва прощупывался, но и это слабое биение казалось чудом. Еще одним подтверждением мистической репутации этого места. А через несколько минут, когда спасенный мужчина стал кашлять и к нему начало возвращаться сознание, толпившиеся вокруг него люди окончательно поверили в то, что Остров на Тибре — место, где происходят чудесные исцеления.