Жизнь как собственность: реальность мифа
“Достаточно ясно, что только личность имеет право на вещи, и поэтому личное право есть по существу вещное право, если понимать вещь в ее общем смысле как внешнее по отношению к свободе, то внешнее, к которому относится также мое тело, моя жизнь” Гегель
Ссылаясь на Ф. Хайека, включавшего правозаконность в канонический состав либеральных ценностей, С. Алексеев (Екатеринбург) указывает на актуальность и необходимость “перенастройки” юридических систем в пользу обеспечения и защиты неотъемлемых прав человека . Положительно оценивая события конца прошлого века, произошедшие в уголовном правосудии (по делам бывших руководителей ГДР, по делу Пиночета и т.п.), Алексеев полагает, что аналогичная тенденция уже необходимым образом проявляет себя и в решении проблем частного права.
К естественным, прирожденным правам человека (изначально таким, как старшинство, первенство, очередность) сегодня обычно относят в качестве основополагающего право на жизнь, каковое, будучи включенным в конституции, наконец приобретает позитивную форму. При этом подразумевается право не на какую-то абстрактную жизнь вообще, но на собственную, личную жизнь.
Замечание № 1. Исторический процесс пока отторгает некоторые виды естественных прав человека. Это происходит разными путями. Так, право на сопротивление угнетению, на восстание, объявленное в Декларации прав человека и гражданина (Франция, 1789 г.) впоследствии не находит отражения даже в конституционных актах демократических стран. А право собственности, сперва названное “священным”, ныне опустилось, по сравнению с той же Декларацией, на более низкий правотворческий горизонт, лишенное не вполне материального нимба. В том числе и усилиями Африкана Спира.
И все-таки помещение права на жизнь в фокус конституционных прав и свобод еще не гарантирует решения всех связанных с этим правом проблем.
Например, отказ от применения смертной казни как государственной меры приходится обставлять рядом оговорок. Как правило, государства перестают гарантировать «неотъемлемое» право на жизнь не только в периоды войн, но и при их угрозе, а в мирное время, фактически, оставляют его на усмотрение определенных государственных служащих. Полицейские, милиционеры, часовые наделяются правом применять оружие и лишать жизни не только лиц, подозреваемых в совершении преступлений, но и обычных граждан, оказавшихся случайно или вынужденно (в качестве заложников) в местах таких преступлений. Иногда список лиц, наделенных «сверхправом» расширяется до журналистов и депутатов; наконец, своеобразные «лицензии на убийство» выдаются в виде прав на необходимую оборону.
Даже из вышесказанного ясно, что существующее неимущественное право на жизнь – в его современной трактовке – совсем не безупречно и не отвечает представлениям о справедливости многих членов социума (что регулярно подтверждается социологическими исследованиями по вопросу применения или отмены смертной казни), а его защита, передоверенная государству и отнесенная, преимущественно, к области общего права, не так уж и удовлетворительна.
Утверждая основополагающим и фундаментальным правом человека, именно, право на “свою” жизнь, мы неминуемо задаемся вопросами, на каком основании осуществляется это “присвоение”, является ли это присвоение обращением жизни в собственность, или никакого присвоения в реальности не происходит, а каждый человек пользуется своей жизнью как неким природным благом, например, как Солнцем или атмосферным воздухом?
Такое бытовое соединение категорий жизни и собственности представляется неслучайным. Действительно, следуя ходу мысли Питирима Сорокина, акт присвоения настолько древен, что его следует считать неискоренимым. Также представляется очевидным, что нельзя воспользоваться никаким благом, не присваивая его в момент употребления, -- в первую очередь эта максима относится к собственной жизни. Теперь и общественные движения, те же либертарианцы (Д. Бергланд), включают в свои манифесты лозунг о праве распоряжения человеком своим телом (хотя последние, кажется, преследуют своей целью всего лишь лоббирование процессов широкого распространения личного оружия).
Несмотря на это, правоведы обычно отказываются представить жизнь в виде объекта права собственности. Сетевое зондирование, включая этот форум, по вопросу ПСЖ (временная аббревиатура, означающая право собственности на жизнь) показало, что ортодоксальные юристы считают линию права на жизнь и линию права собственности сугубо параллельными и непересекающимися ни в настоящем, ни в будущем, считают мифом сам факт их пересечения в рабовладельческом прошлом .
Основные аргументы ортодоксов (практически, цитаты):
Жизнь - это состояние, а состояние не может быть объектом права собственности. До того момента, пока мы не сможем описать жизнь как некий элемент объективной реальности (субстанцию, подобно стулу, газу, энергии), мы не сможем говорить о жизни как об объекте вообще.
Жизнь это личное неимущественное право, она неразрывно связана с субъектом и в обороте не участвует. Жизнь не может находится в собственности, т.к. человек не вправе и не в силах распоряжаться ею. Она неотделима от организма. Жизнь принадлежит только лишь одному человеку —человеку, который живет, и не может находится в обороте. Человек вместе со своей жизнью есть неделимая вещь.
Жизнь не может являться объектом гражданского оборота, т. к. с ней нельзя осуществить простейшие сделки - в силу самой природы жизни. Жизнь - это объект, право собственности на который принадлежит лишь живущему и отчуждаться не может по умолчанию. Распоряжаться жизнью иначе, кроме как жить нельзя. Распоряжаться "правом собственности на жизнь" можно лишь одним способом - жить. И отчуждать ее никак не возможно. Прожить чужую жизнь нельзя, а иным способом ею не воспользоваться и не распорядиться.
Если человеческий организм является чьей-то собственностью, то этот человек - раб, т.е. не субъект права. Если мы говорим о человеке, как субъекте, то, до тех пор, пока он является таковым, его организм не является объектом ничьих, в том числе и его собственных, имущественных прав (поэтому про оборот и речи быть не может ).
Право на жизнь относится к нематериальным благам. Нематериальными благами в равной степени являются как сама жизнь, так и право на нее. Собственность на живой человеческий организм не столь необходима как правовая конструкция. Достаточно введения права на жизнь.
Об естественности права частной собственности на жизнь человека (на живой человеческий организм), призванного компенсировать неполноту и анемичность “бестелесного” права на жизнь говорится выше, теперь подробнее рассмотрим вторую группу приведенных контраргументов: жизнь/организм — не вещь.
Во-первых, амбивалентность, двойственность человеческой природы дает нам основания считать, что человек одновременно и непротиворечиво сочетает в себе свойства как субъекта, так и объекта, в том числе (и особенно) с правовой точки зрения. Об этом свидетельствуют такие юридические категории, как дееспособность, вменяемость, в координатах которых волящая субстанция человека, дух, владеет, пользуется и распоряжается волимой субстанцией, телом.
Замечание № 2. Хотя это и не столь важно для “мифа о ПСЖ”, нерасторжимость и уникальность каждого такого сочетания субъект-объект, душа-тело вряд ли могут быть сочтены раз и навсегда доказанными, так же как было бы опрометчивым доказывать лет сто назад, что пересадка, отчуждение человеком своих жизненно важных органов принципиально невозможны, да и недопустимы.
Впрочем, на уровне сегодняшнего понимания нерасторжимости жизни и тела и во избежание превратного толкования подчеркнем, что под правом собственности человека на свою жизнь понимается его право собственности на свое тело, на свой живой организм (включая составные элементы последнего как принадлежности главной вещи.)
Во-вторых, оценивая жизнь как состояние, нельзя забывать, что жизнь конкретного человека первоначально (изначально) воплощена в конкретной телесной материальной форме, обладающей всеми бытующими в теории права вещными признаками, более того, живые фрагменты этой формы (кровь, почки, селезенка et cetera) давно и успешно находятся в вещном обороте. Что касается тел как носителей индивидуальных жизней, для нас достаточно констатировать их неотчуждаемость, то есть весьма ограниченные оборачиваемость и оборотоспособность права собственности человека на свою жизнь (так же, как это делается с некоторыми другими видами вещных объектов, относящимся к государственной или общественной собственности, например, с участками недр и т.п.). Другими словами, единственным определенным участником оборота жизни/организма как вещи является субстанционально позиционированный с этим объектом человек.
Несмотря на жесткую фиксацию права собственности на жизнь, распоряжение жизнью (ее телесным носителем) человеку в ряде случаев необходимым образом придется на договорных условиях делегировать, передавать, скажем, в доверительное, трастовое управление. И не только государству! Большинство этих случаев латентно уже внесены в законодательство, например, подчинение человека правилам уставных организаций.
Замечание № 3. Хотя в тексте современной присяги Российской Федерации, в отличие от советской, и нет слов “не щадя самой жизни”, фактически, в армии происходит передача распоряжения жизнью от гражданина к государству, в лице непосредственного военачальника.
Каковым будет результат установления ПСЖ?
Утвердившись собственником своей жизни, своего тела, человек всегда сможет потребовать в рамках гражданского (частного) права (не исключая и наследственного) справедливого возмещения вреда, нанесенного этому имуществу. Логично предположить, что существующие механизмы защиты права на жизнь как личного неимущественного права могут быть, по мере необходимости, полностью или частично трансформированы в механизмы права имущественного. Наконец, распространение на жизнь норм вещного права создаст благоприятные условия для отработки и применения такого экзотического, точнее, гипотетического, инструмента частного возмещения (не мести!) как эмтаназия – способ возмещения ущерба, реализуемый путем предъявления гражданского иска в уголовном процессе к преступнику-убийце на применение к последнему принудительного умерщвления.
Замечание № 4. В сущности, институт пожизненного заключения концептуально мало чем (если отвлечься от судебных ошибок) отличается от заменяемого им цивилизованными государствами института смертной казни, особенно, если осужденный лишен права на выбор смерти вместо заключения, т.е. на эвтаназию. И в том, и в другом случае покаранный навсегда выводится из гражданского оборота, а общество навсегда избавляется от своего непереносимо опасного члена, перемещая его в «загробную» форму не-существования.
Собственно говоря, к праву собственности на свою жизнь каждый человек ужетеперь вполне может применить так называемый уведомительный принцип. Для его реализации ставят в произвольной форме исполнительную власть в известность о намерении считать свое тело объектом своей собственности — как вещь, специально для него созданную природой. Обозначить свое право можно и по достижении совершеннолетия, руководствуясь принципом приобретательной давности. По нашему мнению, такая акция не будет противоречить гражданским кодексам ни России, ни Украины. А если “власть” традиционно не сочтет этот объект достаточно внешним по отношению к вашей личности, тогда можно поставить вопрос о праве собственности несколько суженно: только на составные части тела (видимо, кроме мозга, который ныне считается юридическим вместилищем личности, так как с его деятельностью связана медицинская констатация смерти человека).
Замечание № 5. Известным препятствием экономического характера для такого демарша личности могут явиться требования закона об уплате налога на имущество, не обязательно сделающего исключение для вашего тела…
Человеку нового тысячелетия, homo res, уже нельзя надеяться, что право собственности на жизнь будет ему октроировано, даровано сверху, ему уже поздно уступать право первородства своей главной вещи, базовой собственности за «чечевичную похлебку» из куцего неимущественного права на жизнь.
Сссылки на использованную литературу по ПСЖ
Голосование
