Большие тексты.

[Jim]

Предлагаю всем здесь вывешивать рассказы, тексты, стихи, и т. д., которые когда либо, как либо задели вас, или потрясли.

Первое:

DIRTY WORDS

Автор: Дмитрий ДИБРОВ

ЮЛЬКА
•

Стояла страшная жара, и мне было четырнадцать, когда в мою жизнь вошла Юлька.
Она заявила, что влюбилась в меня с первого взгляда, и что мы должны пойти отметить это дело.
- Можем ко мне, - сказал я.
- Родители? - деловито осведомилась Юлька.
- Сочи, пансионат "Светлана".
- Тебе сколько лет?
- Семнадцать.
- Врешь.
- Для твоего же блага.
- А что, совсем жопа?
- Четырнадцать. Это жопа?
- Меня убьют на фиг. Пошли к тебе.

Прямо перед нашей скамейкой стоял дипломный проект Вучетича. Четыре здоровяка держали гигантскую вазу вроде той, из которой на дни рождения и праздники наши родственники ели салат оливье, а вокруг сидели жабы и черепахи. У всех горлом шла вода.
Я смотрю на эту картину, сколько себя помню: мы часто приходили сюда с папой. Теперь на нее смотрела и Юлька.

Юлькины джинсы запирались на здоровенную медную булавку. Такой, по маминым словам, цыгане выкалывают глаза непослушным малышам.
Я был послушным.

Гостиная так и не приняла Юльку. Резной дореволюционный сервант с брюзжанием отдал хрустальные фужеры и бутылку с отцовским "Мартини".
- Я не писал Мартинов, я писал Скамейкин, - одобрила Юлька.
Зато наперсница школярских исканий, моя келейка вобрала в себя Юльку со всеми ее выходками, как родную. И гипсовый "Мыслитель" - подарок отцовых студентов - покорно притих под летучим Юлькиным лифчиком.

- Сам нарисовал? - ни с того ни с сего вытягивает голую ногу Юлька.
- Ну и переход.
- А никаких переходов, усек? Одна большая ровная дорога. Сам нарисовал?
- Да.
- И против чего это?
- Это морфинг...
- Ты турок?
- Русский.
- Вот и говори по-русски.
- Это плавное превращение женщины в апельсин. Видишь ли, в гомотопической топологии...
- Ну ты тип.
- ...есть теория Шаповалова. Так вот по ней плавно переходить друг в друга могут только тела, которые можно представить в виде сфер с ручками.
- Ты знаешь, что я скажу.
- Знаю. Вот жопа-то и есть типичный пример такой сферы. Она может морфироваться во что угодно.
- О, я знаю одну. Она сморфировалась в прокурора…

…В Юльку влюбился городской прокурор. В шалманчик напротив Старого базара, где она работает барменшей, он приезжает на "Волге" с телевизором. "Я вам, Юля, квартиру с пропиской..." - и дарит конфеты "Мерси" с ликером.

- И ты что?
- Ем конфеты, конечно, усек? – наощупь в хохочущем юлькином пузике ясно чувствуются так и не усвоенные прокуроские "Мерси".
- Еще вопросы есть?
- Есть. Почему сегодня у фонтана ты выбрала именно меня?
- Не выбрала, а влюбилась по уши, по сферы с ручками, усек? На фиг ты мне нужен, чтобы выбирать.
- Так все-таки?
- Прямо по полочкам?
- Да.
- Так не все можно. Ну, а - умненький. Бэ - невинненький. Вэ - волосы курчавые. Гэ - губы сексуальные.
- Никофа мы не фовумал - да подожди, Юлька!
- Ну вот, и я на что-то сгодилась. Ты мне про Шаповалова с ручкой, я тебе про губы.
- Что бы я без тебя делал?
- Апельсины бы морфировал.
- А еще у меня прыщи.
- А почаще сиди у фонтана.
- А откуда ты могла знать про "а - умненького"? Ты же влюбилась в меня до того, как заговорила?
- А постой за стойкой бара - через месяц людей будешь видеть рентгеном.
- Юлька, я наймусь к тебе в бар.
- Боже упаси. '
- Выражение моей мамы.
- У тебя впереди ох-х-хренительная жизнь - ой, извините, - она оглядывается на групповой портрет Оркестра Махавишну.- Только не напортачь.
- Откуда ты знаешь? Стойка бара?
- Угу. Дай яблоко.
- Если ты все знаешь, скажи: я на тебе женюсь?
- Не-а.
- А на ком?
- На такой же, как сам, профессорской дочке. Тебе бы пошла худенькая блондинка с большими сиськами...
- Ну вот, а говоришь не женюсь.
- ...Но твоя профессорша будет красивая и толстая брюнетка.
- Как ты это поняла?
- По портрету твоей мамочки. Выбрось огрызок.
- У меня к тебе еще вопрос...
- Вижу.
- Все, финиш! - вопит Юлька, и секунду спустя лязгает булавка. Ворота закрыты.
- Ты куда?
- В пять я уже за стойкой.
- Давай встречаться.
- Ой, убил! - Юлька даже присела на край на дивана от смеха. - Ты хоть знаешь, что такое "встречаться"? Лучше скажи "давай это самое".
- Давай это самое.
- А это самое у меня есть, с кем. Усек?

И уже совсем было сев в такси, Юлька вдруг выпархивает ко мне на тротуар.
- Давай, быстро, когда и где...завтра.
- В одиннадцать у фонтана.
- Хорошо. Хотя я, конечно, не приду. Вот так у меня всегда: вечно влюблюсь, как дура.

Я, конечно, пришел в десять. И первое, что увидел с лестницы, пока спускался к фонтанной лавке, были Юлькины босоножки. Потом джинсы. Следом - клетчатая ковбойка. Венчалось это сооружение сонной улыбкой на запрокинутом к солнцу лице.
Мимо троллейбусы везли людей с тубусами и портфелями. В брызгах фонтана стояла радуга, и загорала Юлька.

- К тебе не пойдем. Жарко, - не открывая глаз, проговорила она.
- Я думал, ты не придешь.
- А я все еще думаю, придти или нет.
- Ну, решай скорей.
- Ты мужик, ты и решай.
- Юлька, а ну немедленно сюда!
В ту же секунду кошачьи глаза вспыхивают у самого моего носа.
- Я здесь, хозяин. Куда идем?
- На Левбердон.
Это, конечно, сказал не я. Это во мне издал первый вздох новорожденный мужик, который отныне будет решать.

Есть левый берег Дона. Туда мирные катера, родившиеся от брака трактора с корытом, свозят с городских пристаней стада приличных семей с детьми в панамках и квасом в термосах.
А есть и Левбердон, где средь бела дня отрывают головы, где под армянские напевы истекает любовной джизмой шашлычная "Наири", и куда упаси бог не ходят из приличных семей.
Пока не случится Юлька.
Пока она не случилась, я никогда не подозревал, что путь на Левбердон начинается на той же самой городской пристани в окружении все тех же панам, тоненьких удочек для пескарей и бесчисленных термосов, лишь самый смелый из
которых наполнен пивом.
Вот мы все на катере, под урчание которого прошло мое детство. Мы плывем к одной и той же пристани. Мы ляжем рядом на одном пляже. И при этом они будут на левом берегу Дона, я - на Левбердоне.
Потому что рядом со мной - Юлька.
Она сидит по-турецки на алом ящике с надписью, значение которой я пытался разгадать все мое детство - "Кошма". Она размахивает обутыми на руки босоножками и пытается перекричать тарахтенье мотора. Ей это удается с успехом, и весь катер с замиранием сердца слушает очередную юлькину историю.
- Он пришел перед самым закрытием и сел у стойки. Блондин, и нос точеный. Я чувствую, что выпадаю пойди сделай что-нибудь Тонька корова или я прямо здесь кончу бога душу мать.
Панамки с мамами мигом сдувает на другой конец катера, и мы остаемся в окружении папаш, сосредоточенно обрисовывающих кончиками тощеньких удочек подметки двенадцатирублевых сандалий.
- Он сажает меня в "мерс". Трехкомнатная хата, Фаусто Паппети - ты любишь Фаусто Паппети?
Я и весь катер - мы любим Фаусто Паппети.
- Я кончаю от Фаусто Паппети, усек? Ну вот, значит. Мускат белый Красного Камня, кровать "ятебедам" - вроде чего не жить, да?
- Да.
- И такой он из себя блондин, и три часа мылся, и вышел из ванной - из-под мышек пахнет "Л'Ореалью", а между ног - клубникой, и так старательно стал надевать это дело, что я схватила манатки и с голым задом вылетела на фиг. Оделась уже в подъезде. И все.
- Почему?
- А не от того болта гайка.
- Может, привыкли бы друг к другу.
- А мне, ласточка, привыкать некогда. Мне жить надо!
- Усек!
- А вообще-то я женатиков люблю. Они сытые и стиранные, усек?
Юлька смеется, катер урчит, рядом с нами по пути на Левбердон едут на свой левый берег намертво привыкшие друг к другу сытые и стиранные женатики.

Первым же делом Юлька потеряла застежку от купальника. Я заползал вокруг на четвереньках, перерывая песчаные груды.

- Зачем ты убил моих людей, Саид? Вылезай из барханов и ныряй сюда - жарко же на фиг!
Я поднял голову. Между рекой и небом стояла мокрая и голая Юлька. Рядом в тени ивы клевала носом матрона в белом халате. Вокруг нее тупо штамповала куличики пионерлагерная смена.
- Стыдно, девушка. Здесь дети.
- Стыдно, у кого не видно, - Юлька колыхнула арбузами. - Эй, детки в клетке, ко мне!
И прежде, чем белый халат разродился отповедью, - "Ур-р-ра!" - река вокруг нас с Юлькой вскипела стрижеными головками.
Мы целовались.
Дети вопили от восторга и подстегивали нас водяными залпами.
Я чувствовал себя фонтаном Вучетича.

В чем мать родила мы лежим на поляне. На Юлькином колене сидит богомол. Юлька рассказывает о себе.

…Родом она из Магадана, где отец руководил геологической партией. Ее не отпускали ни на шаг, и даже в школу подвозили на отцовской машине. После экзаменов на аттестат зрелости Юлька улетела в Сочи с подружкой. Неделю перед этим вся семья пила валерьянку. Как чувствовали.
Он был блондин, и нос точеный. Пойди сделай что-нибудь Натаха корова или я прямо здесь кончу бога душу мать.

...Когда Юлька очнулась, на дворе стояла глубокая зима. Вдруг выяснилось, что существуют семья и ребенок, к которому, оказывается, родительские чувства никогда не остывали, а теперь возгорелись с новой силой. А что до Юльки, так: "Видишь ли, ласточка. В жизни каждого мужчины..."
Так Юлька очутилась одна в чужом городе, без денег, друзей и работы. К отцу с матерью в Магадан ехать не хотелось. Да честно если, просто стыдно было ехать. К квартирной хозяйке сын возращался из тюрьмы, и за неделю надо было что-то решать с работой. Просто работа Юльку не устраивала, ей хотелось что-то такое - ну вот, массажисткой бы пошло. В газете прочитала объявление про ПТУ, где вроде этому учат. Плюс деньги и общага.
И пошло, и поехало.

- И пошло, и поехало, - Юлька ладошкой показывает, как именно поехало, и испуганный богомол убирается восвояси. - А когда появились деньги, смогла купить место в центральном баре. И прикинь: каждый вечер смотрела в зал - вдруг появится он. Как я и думала...

…Как Юлька и думала, в один прекрасный вечер появился он. И даже сел именно за тот столик, где мысленно представляла его Юлька.
Разумеется, он был не один. С первого взгляда стало ясно, что на этот раз он попался. А по тому, как морковный маникюр ерзал по меню, Юлька поняла, что, скорее всего, голубчик и сам еще не знает, насколько крепко он попался.
Обычно Юлька не выходит из-за стойки - "один проход по залу - три недели головной боли" - и между столиками мечется косолапенькая Тонька.
Тонька и тут было пошла принимать заказ, но посмотрела на подругу и застыла, как вкопанная. Юлька молча взяла блокнотик и, раскачиваясь на шпильках, вышла из-за стойки.
Он подносил к сигарете спичку, да так и замер, пока не сгорел весь дотла на фиг.

- Усек? А теперь иди ко мне. Буду тебя бросать.
- Да подожди. Дальше-то что?
- Так непонятно разве?

…Конечно же, он немедленно словил морковной ладошкой по физии, был сгробастан и вытащен прочь.
Конечно же, спустя пять минут он влетел обратно - со следами борьбы, как сказал бы городской прокурор, - и намертво прилип к юлькиной стойке до самого конца смены.
Когда Тонька с ребятами стали гасить свет в зале, Юлька впервые подняла на него глаза.
- Дерьмо ты просто. Усек? - сказала она и вышла из зала.
На фиг.

- Все, финиш! - в последний раз слышу я лязг булавки, и спустя час мы стоим у перехода в центре города. По мысли Юльки, я остаюсь на этом берегу, она ныряет в подземелье и выходит наружу уже в недосягаемом далеке.
- Я никогда не пойму этой твоей мысли, Юлька.
- Ну и дубина.
- Я могу хотя бы проводить тебя?
- Куда - в бар?! Только тебя там не хватало.
- Да хоть к прокурору.
- Прокурор, я чувствую, сам придет. Не в курсе, статья о растлении предусматривает конфискацию?
Мы смеемся, будто встречаемся, а не наоборот.
- Так, стало быть...
- Фи-ниш! Усек? По-бырому целуемся...
Юлькины губы напоминают свежевывороченный помидор. Ее язык -напильник, сделанный из клубничного желе. Так в моей жизни не целовалась больше ни одна женщина.
- Между прочим: мы начинали с того, что ты в меня влюбилась по уши, - рассуждаю я, изо всех сил стискивая Юльку.
- По сферы с ручками, - утыкается она лбом в мои губы.
- Нашли место, - говорит мужчина с тубусом.
- И вот уже полдня я не слышу, ты все еще любишь меня?
- Мы начали с того, что тебе четырнадцать, и меня убьют.
- Ты не ответила.
- В тридцать ты сам себе ответишь.
- Мне некогда ждать. Мне жить надо.
- Так вот и живи себе спокойно.
- Мне нужно сейчас.
Помидор полон клубничным желе.
- Нашли место, - говорит портфель в шляпе.
- Я жду ответа.
- Вот и клево.
- Что?
- Что ждешь. Проторчи мы в обнимку полгода - вопрос отсох бы сам собой.
- Быстро: да или нет?
- Финиш! - вырывается Юлька и, отвернувшись, шепчет: - На фиг.
- Девка, а как все равно мужик, - подмечает женщина с постным маслом.

И уже вынырнув на том берегу, уже отрезанная навсегда бесчисленными троллейбусами, тубусами и портфелями, Юлька вдруг оборачивается.
- Да! Да! Да! - кричит она.

Больше я ее не видел.

Оригинал здесь http://www.livejournal.com/users/dmitrydib...568.html#cutid1

[пожилой]

Идея твоя, ДЖИМ хорошая. Теи более, что я предлагал уже такую тему, но получил ответ - творчества, мол на просторах инета до фига, а наши ГОРОДА не хрен засорять этой херней( пардон, но я почти цитирую)
А ты молодец - не стал дожидаться всеобщего одобрения - раз и текст.
Только творчество подразумевает и личную причастность к этому делу, так что нормально , если кто-нибудь своим нас поразит

[Jim]

пожилой >> спасибо, но сдается мне топик этот очень быстро укатится вниз. А почитав иногда то, что пишут на просторах инета - так стыдно свое вывешивать...
 

[ПАПА]

Жывотрепещущая тема...

Сергей выпрыгнул из трамвая на конечной остановке и огляделся по сторонам. Угрюмые многоэтажные здания окружали его со всех сторон, бесконечно повторяя себя, простирались все дальше и дальше, закрывая горизонт. Он прожил в этом городе всю жизнь, но ни разу не забирался так далеко от центра. Он даже удивился, что так много людей могут жить в таком удалении в этих бетонных коробках. «Скворечники, блядь, что за жопа. Ну и какой из них ее дом-то?» — Сергей порылся в кармане и достал обрывок бумаги, на котором женским почерком был аккуратно записан домашний адрес.
— Простите, а который здесь проспект Бажана, — обратился он к пробегавшей мимо прохожей.
Женщина только удивленно взглянула на него и ничего не ответив поспешила дальше. «Ни хуя себе, манда старая, » — удивился Сергей.
— Братишка, как на Бажана пройти, — остановил он следующего. «Братишка» только смерил его презрительным взглядом и, многозначительно глядя сквозь него, сплюнул сквозь зубы на асфальт.
— Ну и пошел ты нахуй, — громко крикнул ему вслед Сергей.
Этот район и его обитатели начинали сильно его доставать. Ему захотелось вдруг плюнуть на все сесть на тот же трамвай и уехать из этих трущоб как можно скорее. «Значит так, » — остановил он себя «Щас находим тот дом, находим ту блядь Маринку, даем ей двести баксов на аборт и посылаем нахуй. А потом въябываем из этого пиздаватого райончика и пьем пиво.»
«И запомни, » — наставлял он сам себя сжимая в кармане две сто долларовые купюры. «Эта пизда начнет слюни пускать, на жалость давить. Не ведись. Аборт без базару вот деньги и нахуй без всяких разговоров.»
— Сто пятидесятая квартира на каком этаже, — обратился он к дежурной, вбегая в подъезд. Сергей не удивился, когда та не ответила ему и даже не оторвала взгляд от газеты.
— Иди в песду блядь старая, — крикнут он ей в самое ухо.
«Шо за уроды здесь живут. Мутанты какие-то блядь, » — Сергей вошел в лифт и со злостью нажал на первую попавшуюся кнопку. Желание убраться из этого района побыстрее усилилось.
Лифт зашумел и начал подниматься. Поднявшись, лифт остановился, раздался характерный звук, выплевываемой кнопки и… двери остались закрытыми.
— Ну еб твою мать, — в сердцах Сергей пнул дверь ногой, — только в лифте застрять мне не хватало.
Сергей несколько раз нажал кнопку дежурной. Обнадеживающее шипение микрофона вскоре прекратилось и дальнейшее нажатие кнопки не приносило никаких результатов. «Сука, бляди нахуй, » — заорал Сергей и изо всех сил стал хуярить в дверь левый боковой. Он представлял себе, как дверь поддается под его сильными ударами, и он пробивает себе путь к свободе. Однако вскоре рука занемела, и удары стали все реже и слабее, а дверь и не думала поддаваться. Сергей опустился на пол и обхватил голову руками. Его душила злоба. Злоба на себя, Маринку, этот уродский район, то, как она залетела по дурости. Он злился на Шныка, который привел его на те блядки. «Сидел бы дома, — подумал он, — смотрел бы Динамо по ящику, пиво пил. Эх, бля, все беды из-за женщин.» Подытожил он и грустно улыбнулся. Ну что теперь делать — на помощь идти не хотят и лифтеры не едут. Надо выбираться отсюда. Он успокоился, сделал глубокий вдох и внимательно оглядел кабину лифта. Покрытый рваным линолеумом пол, узкие деревяшки, имитирующие плинтус, дальше поднимались стены и панель управления с опаленными кнопками. Тусклая лампа и дверь. Сергей знал, что возможных пути спасения два: если раздвинуть внутренние двери, то в верхнем левом углу будет небольшое колесо и если на него надавить, то наружные двери на этаже откроются тоже. Второй путь был через крышу. Рядом с лампой был не большой замок для трехгранного ключа, и если его открыть то плафон лампы откидывался вверх, открывая путь на крышу лифта, откуда можно было, встав во весь рост открыть наружную дверь следующего этажа. Первая проблема была в том, что разомкнуть двери можно было только, если вставить небольшой железный прут и использовать его как рычаг. Голыми руками в их дворе разжимал двери лифта только Валера, который 10 лет занимался дзюдо и жал в зале штангу 120 килограмм. Проблема номер два — чтобы открыть замок нужен был ключ или отмычка пусть самая грубая, хотя бы заточенные плоскогубцы. Пальцами этот замок не открыл бы даже Брюс Ли. Ни прута, ни ножа, ни заточки у Сергея не было. «А мог бы и захватить ведь к девушке шел, » — зло подумал он и пообещал себе всегда иметь с собой нож на будущее.
После трех часов тщетных усилий Сергей, разодрав себе в кровь все руки, полностью отчаялся в каждом из вариантов. Выхода не было.
Им вдруг овладела полная апатия, ему стало все равно придет кто то его спасать или не придет. Он почувствовал, что очень устал и прилег на пол. Часы показывали два часа ночи. В доме было тихо и лишь ветер задувал в шахту лифта создавая низкий и едва заметный шум. Сергеем овладел сон.
Из сна его вывел звук шагов. Их было двое. Одни уверенные, звонкие — принадлежали скорее женщине на каблуках. Вторые короткие и легкие — определенно детские. Сергей припал ухом к полу как можно ближе к двери, так было слышно лучше всего, и затаил дыхание. Шаги приближались — звонкие цок-цок, и маленькие топ-топ-топ-топ. Вот они остановились напротив двери. Щелкнула кнопка вызова, и второй лифт загудел и пришел в движение. «Здрасте, вызовите, пожалуйста, лифтеров, я в лифте застрял, » — как можно вежливее, но довольно громко обратился Сергей. Шаги вздрогнули и… Ответили тишиной. «Ало, я же знаю, что вы меня слышите, ответьте мне, » — в растерянности повторил Сергей. Шаги сделали незаметное движение в сторону черного хода, стараясь не шуметь, и по-прежнему не отвечая. «Э-э, люди», — Сергей застучал в дверь.
— Ма-ма, — пискнул тоненький голосок. Тихо, — шикнул на него взрослый женский голос. Дверь, ведущая на черный ход, скрипнула, и шаги застучали по ступенькам вниз. «Никогда не разговаривай с ним это наркоман сумасшедший там всю ночь сидит» — успел различить Сергей, удаляющийся голос.
Он не поверил своим ушам, всю ночь, она сказала всю ночь. Он взглянул на часы. Было шесть часов и десять минут. Утра. Она ЗНАЛА, что он просидел в лифте всю ночь и не сообщила дежурной. Сергею стало страшно. Он прилип к двери и стал прислушиваться. Дом оживал. Люди отправлялись на работу, хлопали двери и гудел мотор грузового лифта. Доносился запах кофе и завтрака. Вот хлопнула дверь и на этом этаже. Тяжелые, солидные шаги приближались, послышался запах одеколона Элегантный. Шаги выдавали грузного солидного мужчину. Вот они достигли двери. «Я в лифте застрял, помогите, на помощь, » — голос Сергея задрожал. Шаги повернулись в сторону голоса, раздалось ни то ворчание, ни то вздох, скрипнул кожаный плащ… тишина… Сергей вслушивался… тишина… Грузовой лифт приехал, и шаги заспешили зайти в него, хлопнули двери. «Подонок», — процедил незнакомый голос, и лифт захлопнулся, унося солидные шаги вниз.
Сергей отказывался верить происходящему. Взгляд его блуждал по стенам в поисках ответа, но тщетно — двери по-прежнему были плотно закрыты, и лифт надежно хранил свою добычу.
Новые шаги и два девичьих голоса появились на этаже. Голоса явно принадлежали школьницам лет 15, и они оживленно шушукались, но слов Сергей различить не смог. Шаги очутились совсем рядом. «Помогите человеку», — угрюмо процедил Сергей. Голоса не надолго смолкли и потом прыснули от смеха, «Помогите человеку», — передразнил один голос, и веселый женский смех звонко вторил ему, удаляясь и затихая.
Внезапно все шумы смолкли. На часах 9–00 и дом опять погрузился в тишину. Только ветер слегка завывал в шахте лифта. Молчал и Сергей, тупо глядя перед собой немигающим взглядом. Он как будто оцепенел, и в голове его не было ни одной мысли, он не хотел верить происходящему, и его теперешнее положение казалось ему финалом какой то сюрреалистической повести или страшным рассказом Збаража.
Из оцепенения его вывели шаги. Медленные, шаркающие — старушечьи. Скрипнула дверца мусоропровода, стукнуло ведро. Шаги повременили и направились в сторону Сергея, медленно пошаркивая. Сергей замер. Совсем рядом за дверью кто-то шумно принюхивался. «Сидит касатик, сидит родненький», — проговорил кто то голосом бабы Яги, но без злобы. «Сиди касатик, сиди родимый», — старушечий голос стал удаляться и затих. И опять стало тихо, если не считать порывов ветра.
Сергею стало плохо, он сжался в комок, с трудом сдерживая приступы тошноты, и глядел на циферблат часов. Медленно секунды переходили в минуты, минуты в часы. Сергею стало жалко себя, и он заплакал. Впервые ему пришла мысль о том, что он отсюда не выберется никогда. Он не боялся умереть, и ему всегда казалось, что он встретит смерть достойно, глядя ей в лицо с презрительной улыбкой. Сейчас же он плакал от бессилия, от того, что воевать было не с кем. Лица смерти не было видно, но вместе с тем она было повсюду.
Вечером все повторилось — хлопали двери, люди возвращались с работы, подвыпившие голоса смеялись и галантно раскланивались с дамами. Все его крики о помощи остались без ответа, и лишь иногда ответом ему был звонкий смех.
Эта ночь была самая страшная ночь в его жизни. Он боялся заснуть, и ему было холодно. Он глядел на циферблат, и ему казалось, что он сходит с ума. Он попытался встать, но ноги не слушались его, попытался заговорить, но из горла вырвался лишь хрип. Под утро Сергей разделся догола, сложил одежду аккуратной стопкой в углу. Неожиданно для себя вылизал языком пол и лег и закрыл глаза и не вставал. Он приготовился к смерти.
Скрипы и шорохи не нарушали его заточения. Дом оживал два раза в сутки — утром с шести до девяти и вечером с шести до полуночи. Остальное время проходило тихо и спокойно, лишь эти часы оживления были нестерпимой мукой. Жертвы святой инквизиции в Толедо не имели ни малейшего представления об ужасах заточения. Если для них мукой было их одиночество в глубоких колодцах, то для Сергея настоящим адом были эти шаги и голоса. Они были так рядом, в них было так много Жизни, в каждом звуке таилась Надежда, но все они были так жестоко Равнодушны.
На третий или четвертый день ему показалось, что он слышит знакомый голос. Голос уже удалился, но смысл сказанного лишь спустя некоторое время дошел до Сергея. Это был голос Марины. Он сказал — «Ну все теперь точно женится, завтра можно выпускать». Удар электрического тока в сто тысяч ватт прошил мозг Сергея. Он резко сел и огляделся по сторонам. «Сука, ах ты ж соска дранная, так это ты блядь, все подстроила, женить меня на себе задумала.» Ненависть заполнила все его существо и перед глазами стояли темные пятна. Впервые за время пребывания в лифте способность соображать вернулась к Сергею. «Завтра, завтра», — стучало у него в голове. Он знал, что если она что-то заподозрит, то сможет отскочить назад и дверь захлопнется. Поэтому у него есть только один шанс и надо не промахнуться. Главное уцепится за горло. Он оделся и походил взад-вперед. За время, проведенное здесь, Сергей заметно ослаб, но злость придавала ему сил, он потренировался выбрасывать правую руки вперед и сжимать кулак. Ногти на руках отрасли и он заточил их об железную часть двери и снова лег и притворился спящим.
Следующим утром Марина с лучшей подругой Катей направились к лифту. «Ну, готово» — Катя вставила стальной прут в дверную щель, и девочки вдвоем навалились на дверь. Дверь поддалась. На полу лежал Сергей в безвольной позе. В лифте плохо пахло. Марина приблизилась и заглянула Сергею в лицо. Он такой красивый, когда спит, я его люблю — подумала она. Вдруг вся картина показалась ей очень странной, она не могла понять, что именно было не так и подошла ближе. Когда она поняла, то было уже поздно — лицо Сергея улыбалось. Его глаза открылись, и со страшным криком Сергей схватил Марину за горло. Мамочка, — взвизгнула Катя и выронив стальной прут бросилась прочь. Глаза Марины расширились от ужаса и, не имея возможности крикнуть, она пятилась назад. Вторая рука Сергея ухватила Марину за волосы. Страшный победный вопль вырвался из его горла и рука сжалась еще сильнее.
— Что за нахуй там, Марина, — это был голос Кости — брата Марины.
— Вот я щас кому то пиздюлей таких накидаю, — Костя был разрядником по боксу и только что вернулся из армии. К тому же он был больше Сергея раза в три и при двухметровом росте весил добрых 110 килограмм.
Все эти мысли в долю секунды пронеслись в мозгу Сергея. Марина, воспользовавшись замешательством, вырвалась и бросилась за спину Кости.
— Мамочка, Костя помоги.
Костя вышел на площадку и замер от неожиданности. Сергей стоял перед ним готовый к бою. Однако вместо привычной для Кости боксерской стойки, или на худой конец блатной стойки с подбородком вперед, Сергей стоял, пригнувшись к земле и боком к противнику. Перед собой он выставил руку с растопыренными пальцами как делают коты, когда их сильно достают. Глаза его были закрыты, а рот открыт и из него обильно текла слюна. Он издал звук похожий на шипение змеи предвещающей об угрозе и, пригнувшись еще ниже, почти касаясь земли, стал приближаться к Косте.
— Ебать пиздоватый еб твою мать, — заорал Костя и бросился к двери квартиры. Он едва успел забежать внутрь перед тем, как Маринка с Катей захлопнули дверь.
— Звони ментам и в скорую, — орал Костя, в то время как Сергей скребся в его дверь. Сложно было поверить, что звуки, раздающиеся за дверью, принадлежат человеку.
На Теремки надвигалась ночь. И на улицах было спокойно, если не считать одного человека, который бежал от конечной остановки в сторону центра. Его истошный вопль умолкал не надолго, давая возможность набрать в легкие воздух, и раздавался снова. Он бежал в центр. Он дышал воздухом Свободы.
 

[Sharky]

ПАПА >> как трогательно... на самом деле. А персонажи вымышленные, любое совпадение с реальными событиями является случайным? Колись Папа.
 

[ПАПА]

Sharky канешна вымышленна... но йа уверен што падобные случаи праисхадили.

Кароче исчо вылажу свеженькое.

"Любовь".

Виктория Львовна была некрасивой женщиной. Полная, с рыхлым, изъеденным оспой лицом и жидкими волосами, она была безобразна. Когда она останавливалась в переходе метро, чтобы поглазеть на кофточки в витринах, прохожие, нечаянно взглянув на нее, удивлялись. «Ну и уродина, - думали они. – И что она там разглядывает… Такую как ни наряди, все равно уродиной и останется.»

А между тем, покупка одежды была важной частью досуга Вмктории Львовны. Она знала все развалы дешевого белья, которые попадались ей по пути на работу и подолгу рассматривала громадные кружевные трусы и лифчики, останавливаясь у раскладных прилавков. Её знали все местные продавцы, знали про эту её маленькую странность.
- Что-то давно вас не было! – кричала какая-нибудь продавщица, издали заметив её. – А нам тут подвезли хорошие безрукавочки, смотрите-ка: вот тут и тут шов, а здесь приталено, но вам тоже пойдет – один-два раза наденете, и растянется по фигуре!
Виктория Львовна брала в руки дешевую безрукавку, щупала и мяла толстыми пальцами материал, смотрела на размер и вздыхала, близоруко щурясь. Самый большой размер, имеющийся в наличии, был ей мал.

Но продавцы всегда знали, что делать: они умоляли ее подождать минуточку, сами заходили в соседний ларек, там руками растягивали и без того большую кофту до невероятных размеров и для пущей достоверности дорисовывали фломастером еще один крестик на бирке: получалось «XXXL». Они знали, что Виктория Львовна купит эту вещь. И не ошибались.

Дома Виктория Львовна надевала свои обновки и долго поворачивалась перед зеркалом, вздыхая. Собственно, это и было единственным ее увлечением. Она жила одна в старой квартире на окраине города. У нее не было ни магнитофона, ни телевизора; в часы досуга она примеряла свои дешевые обновки или готовила сливовый пирог – единственное, что она умела готовить. К работе же она относилась спокойно, её не раздражал ни запах из унитазов, которые она каждый день драила, ни грязь школьных коридоров.

И вот к этой женщине нежданно пришла любовь. Пришла в виде школьного завхоза, нестарого еще мужчины, вежливого и обходительного. Завхоз Захар Палыч работал в школе давно и нравился всем учительницам и поварихам. Виктория Львовна долго не могла понять, что же заставляет её сердце сладко замирать, когда Захар Палыч здоровается с ней. И наконец поняла: она влюблена. Поняла, и сама испугалась – в её-то годы! Между тем она вдруг почувствовала чувствовала, что Захар Палыч тоже оказывает ей знаки повышенного внимания: то по плечу похлопает, то улыбнется лишний раз безо всякого повода. Виктория Львовна стала жить словно во сне. Никогда еще в свои сорок три года она не любила и не знала, что это такое. Теперь жизнь её наполнилась смыслом, а каждый поход на работу стал праздником. Виктория Львовна старалась почаще попадаться на глаза Захару Палычу, и всякий раз, когда они встречались в школе, дыхание её перехватывало от волнения, а сердце то замирало, то начинало биться с удвоенной силой.

Этот день ей запомнился навсегда: восьмого марта Захар Палыч поздравлял женщин в школе. Увидев проходившую мимо со шваброй в руках Викторию Львовну, он вдруг засмущался и, поздоровавшись, протянул ей маленькую коробочку.
- Это вам, - сказал он. – Поздравляю от души.
- Ах…Спасибо! – обомлела Виктория Львовна.
- Удачи вам и счастья, - завхоз говорил как-то натянуто, видно, волновался.
- Захар Палыч… - Виктория Львовна наконец решилась. – Захар Палыч! А может отведаете моего сливового пирога? Как раз вчера испекла… А, Захар Палыч?

Захар Палыч вдруг покраснел.
- Что ж… я… я не против, отчего же нет…
- Приходите в гости ко мне сегодня, я вам сейчас расскажу, как проехать…
Тут Захар Палыч сжал руку Виктории Львовны и горячо зашептал ей на ухо:
- Виктория Львовна, милая, лучше приходите вы ко мне… в подсобку. Я вам… у меня… Приходите же! Слышите!? Что с вами?
Она стояла ни жива ни мертва. Ноги Виктории Львовны подкашивались. Она явно падала в обморок.

Очнулась Виктория Львовна на кушетке. Оглянувшись, она обнаружила, что находится в подсобке, куда её отнёс Захар Палыч. А сам завхоз в это время сидел на стуле, вожделенно поглядывая на массивные формы Виктории Львовны и гладил её по колену.
- Очнулись! – завхоз улыбнулся и медленно завалился всем телом на Викторию Львовну.
Он раздевал её трясущимися руками, быстро и неловко. Попутно он старался расстегнуть свои брюки.
- Захар Палыч… Ох! Что вы делаете?
- Виктория… Я… Вы мне нравитесь…

Под широченной юбкой обнаружились гигантские розовые панталоны с белыми кружевами, стягивающими толстые ноги уборщицы. Захар Палыч стянул их с неё в секунду и, наскоро стащив с себя штаны, лег на Викторию Львовну. Он долго и безуспешно пытался вставить свой член между её ног, но за жировыми складками никак не мог отыскать то самое место, куда обычно вставляют свой член мужчины. Из-за этого он еще больше нервничал и даже слегка трясся. Сама Виктория Львовна блаженно улыбалась, прикрыв глаза, хотя и не понимала, почему Захар Палыч до сих пор суетится и нервничает…

- Ну всё! Хватит! – вдруг вскричал завхоз. – Надоел мне этот цирк, свинья ты жирная!
У Виктории Львовны потемнело в глазах.
- Что? Вы что-то сказали? – прошептала она.
- Я сказал, что в следующий раз сама показывай мне, где твоя вонючая пещера. А пока – извини, не нашел! Клоунша очкастая…
- Как вы… что вы такое… о боже! – в изумлении воскликнула Виктория Львовна, прикрываясь своей юбкой. – Как же вы можете… Захар Палыч!!!
- Очнулась - и отлично! Одевай свои грязные панталоны и марш отсюда – уборные драить! Что уставилась!?
- Да что я такого… сделала? – плакала уборщица.
- Ничего. В том-то и дело, - отрезал Захар Палыч. – А теперь убирайся, жирдяйка прыщавая. Сортир тебе товарищ!

С плачем вылетела из подсобки Виктория Львовна. Её трясло: никогда она не была так оскорблена в лучших своих чувствах, да ещё и человеком, к которому, как ей казалось, она питала самую настоящую любовь. Это было настоящее горе. Слёзы заливали глаза и капали в загаженные унитазы, когда Виктория Львовна чистила их в уборной на третьем этаже. Она уже не стеснялась и плакала во весь голос – в школе уже никого не было. В канун межднародного женского дня последние занятия в школе были отменены.  

[Darth]

Блин, ну нахрен гостей запретили...Региться теперь до посинения...

 

[ПАПА]

ИСЧО ТОГДА.

НАЗЫВАЕТЦА ПРОСТО "БАБУШКА"

Коля шел по мрачным серым улицам города пиная грязные листья. Смерть бабушки до сих пор не укладывалась в его голове. Бабушки больше нет. Той самой бабушки, которая нянчилась с ним, читала ему на ночь детские стишки и сказки. Больше нету той заботливой доброй женщины с грустноватыми глазами, которая всегда поддерживала своего внука: помогала ему с уроками, когда он учился в школе, отдавала почти всю свою пенсию, когда он учился в институте, и с деньгами были проблемы, давала нужный совет в отношениях с женой, когда он был уже взрослым.
Коля зашел в знакомый старый дворик. На глаза навернулись слезы, которые он еще как-то мог сдержать на похоронах. Он подошел к подъезду, поздоровался со старушками, сидящими на лавочке, поднялся на 4-й этаж и встал на против простенькой деревянной двери. Николай вытер ноги о ветхий половик и достал из кармана ключи.
Квартира была точной такой как и при жизни бабушки. Все вещи были на привычных местах. Вошедший мог бы подумать, что здесь кто-то по-прежнему живет. На секунду Коля вдруг почувствовал себя маленьким мальчиком. Ему показалось, что бабушка куда-то ненадолго вышла: в булочную за свежим теплым хлебом или к соседке занять луковицу, и пройдут какие-то считанные минуты, и она вернется, немного грустно улыбнется ему и пройдет на кухню готовить обед.
Николай провел по лицу ладонью, возвращаясь в реальность. Он вошел в спальню. Старый огромный телевизор все так же был прикрыт кружевной салфеткой, мягкая кровать так же была застелена синеньким пледом, на окне по-прежнему стоял какой-то белый цветок в глиняном горшке.
Возле зеркала на стене висели детские фотографии Коли: на одной он еще младенец, на другой постарше - в садике, на третьей он уже первоклассник с пышным букетом хризантем для первой учительницы. Тут же рядом фотографии родителей и дедушки, которого Коля ни разу не видел. Бабушка говорила, что он пропал без вести во время войны.
Николай подошел к журнальному столику и машинально взял в руки газету лежавшую на нем. Газета была открыта на программе телепередач. В ней простым карандашом был обведен фильм "Девчата". Бабушка любила этот фильм. Коле стало тяжело находится в комнате. Казалось, стены и потолок вот-вот сомкнутся и раздавят его. Он бросил газету обратно на столик и неуверенным шагом прошел на кухню.
Кухня тоже была такой же как раньше: тихонько урчал холодильник, белоснежные занавески, висящие на капроновой веревочке, казалось, не пускали в дом хмурую осень, только не было того знакомого с детства запаха стряпни. Коля взглянул на большую форфоровую тарелку, стоящую на столе. В ней никогда уже не будут лежать теплые румяные пирожки, никогда пустые трехлитровые банки, стоящие в углу не наполнятся сладким вареньем, и не так уже будет пыхтеть старенький самовар...
Николай вышел на улицу. Холодный ветер издевался над беззащитными облетевшими кленами, заплевывая их холодным моросящим дождем.
"Плохо. Нет - ужасно", - пронеслось у Коли в голове. Он достал пузырек со снотворным и уставился на него. Постояв так немного, Николай невнятно пробормотал: "Я люблю тебя бабушка, но без твоей квартиры, я не смог бы рассчитаться со своими долгами. А должен я очень серьезным людям. Так что извини, ты ведь все равно была уже такой старой..."
Коля достал из кармана сигареты и спички и, закурив, побрел к себе домой.
 

[Sharky]

ПАПА >> ты никак слезу вышибить из меня этими рассказами хочешь? Я почти рыдал навзрыд после прочтения "Любви"...

[ПАПА]

ДА ЛАДНО НЕСЦАТЬ... КАРОЧЕ ИСЧО ПИСДАТОЕ КРЕО.

КРЕО НАЗЫВАЕЦЦА ПОДВИГ ДИДЖЕЯ


Ничто в этот августовский вечер не предвещало беды. Народ постепенно заполнял зал, рассаживался за столики, заказывал напитки и закуски. Официантки бодро сновали между столиками, разнося текилу, водку, пепси-колу, чипсы и прочие принадлежности продвинутого молодёжного клуба. Клуб был совсем новый, открылся он месяц назад, но уже завоевал популярность среди молодёжи своими ценами, диджеями, интерьером и бильярдом. Со всего района сюда приходили тёлки для сьёма и чувакам почти не приходилось напрягаться, что бы снять себе пару на ночь. Да и с наркотой было хорошо, в туалете всегда можно было найти чувака с бегающими глазами, который охотно продавал всякие вещества, начиная с грибов, заканчивая коксом.

Диджей Самокат перекинулся парой слов с администратором клуба Сашей, и зашёл в гримёрку отобрать диски на ночь. Выбрав полтора десятка дисков, Самокат вышел к пульту. Народ в зале, узнав его, начал скандировать: «Самокат, давай, давай!»

Тёлки устремились на танцпол и Самокат начал священнодействие: включил пульты, вертушки, поставил диски. Первым номером, конечно, был Benassi, со своей композицией Satisfaction. Тёлки завелись с пол-оборота, некоторые начали повизгивать, и Самокат полностью окунулся в мир ритма.

Совсем рядом с ним танцевала очень красивая тёлка, она улыбалась ему, совершала призывные движения жопой. Самокат уже был уверен, что сегодня после дискотеки она ему даст, но вдруг скорость диска замедлилась, а из пульта посыпались искры. Самокат увидел, как плавится сетевой удлинитель. Музыка остановилась. С танцпола послышались крики, — Самокат, ты чё, охуел? Где музон? Руки вверх давай! Я бабки платил!

Из удлинителя валил дым, а возле пульта очутился администратор Саша. Саша спросил: «Ну ты чё, меня разорить хочешь?»
— Замыкание! — дрожащим голосом ответил Самокат.
— А меня ебёт? — спросил Саша, — Посмотри на народ, они бабки заплатили, а ты тут мозги ебёшь!
— Да я же не причём, это провод закоротило!
— Так может это от твоей аппаратуры ебаной и закоротило?
— Не может такого быть! — уверенно ответил Самокат, у меня аппараты высшего качества и бабла стоят немерянного, — Это наверное сетевой удлинитель пиздой накрылся.
— Знаешь, долбоёб, что б через пять минут музон был! — сказал Саша голосом, не допускающим возражений, — Или ты здесь больше не работаешь! У меня на твоё место десять долбаков в очереди стоят!
Самокат представил себе своё незавидное будущее. Всё было хуёво…
Он подскочил к удлинителю и выдернул его из розетки, которая тоже немного оплавилась.

«Что же делать? Как включиться?» — мысли пролетали в его мозгу, рисуя сложные схемы, которые тут же отвергались, как совершенно не имеющие права на существование. Напряжение в зале возростало, некоторые уже потянулись к выходу, когда мозг диджея нашёл решение.

Перед глазами Самоката проплывали кадры из старинного фильма про связиста времён Второй мировой, который зубами зажал провода и обеспечил связь.

Самокат закричал, что было сил: «Не уходите, сейчас музон будет!»
Он разбил об пол коробку удлинителя и подозвал Сашу: «Я сейчас включусь, а ты пластинки меняй, потому что я не смогу».
— Ну ладно, хуй с тобой! — ответил Саша, — Как будто у меня других забот нет…
Самокат зажал зубами провода, идущие к пультам и вертушкам и сунул розетку в сеть.

Пошёл музон и толпа радостно заколбасилась на танцполе, Самоката крутило и трясло, из глаз его летели искры, волосы стали дыбом, мочевой пузырь опорожнился, но он крепко зажал в зубах провода и не отпускал их…

Последними воспоминаниями его короткой, но героической жизни была тёлка, которая посмотрела на его штаны, залитые мочой, и отвернулась поговорить с подругой.

В пять утра, после ухода последнего посетителя Саша посмотрел на бездыханное тело диджея и сказал уборщице: «Валентина Ивановна, ты его убери пожалуйста, скоро мусоровоз приедет. Хотя подожди, мы его лучше забальзамируем и в стену под стекло. И напишем: «Герой-диджей Самокат. Обеспечил ценой жизни электричество на танцполе. Приходите к нам всегда. У нас все диджеи такие!»

Занимался серый рассвет, и толпы рабочих и служащих потянулись к проходным и офисам, а на фасаде здания клуба охранники привинчивали новую надпись: « Клуб Самокат»…

 

[ПАПА]

НЕБАЛЬШОЙ КЕРЕАТИВ МАИГО ЛЮБИМОГО АФТАРА...

МЫШЬ

В университете по вторникам занятий не было, и Витек отрабатывал сегодня полную смену. У станции метро «Октябрьская» стояли тумбы, на которых пританцовывали гигантские мыши: люди, одетые в желтые уродливые костюмы. Раньше Витек думал, что это легкая работа, халява. Но полгода кривляний в тяжелом зверином костюме, с 15–00 до 20–00, насмешки праздно шатающейся вечерами молодежи, да еще этот холод… не стоили двухсот баксов, которые ему и еще пяти таким же «вольнонаемным» сотрудникам платили в месяц.

Но Витек не бросал работу, слишком нужны были деньги. Его девушка Лариса обожала кино и танцы, и вообще, между нами, была дорогой штучкой. Витек соврал ей, что устроился ассистентом менеджера в фармацевтическую компанию — не стал рисковать, а вдруг засмеяла бы! Как раз завтра у них встреча. Лариса жила на Шаболовке, и Витек успевал лишь к половине девятого. Он представил себе, как быстро сбросит в подсобку ненавистный костюм, как сладко будет биться сердце в предвкушении встречи, пока он будет проезжать одну станцию на метро, заходить в подъезд, звонить в дверь. Знать, что Лариса его ждет, наверное, что-нибудь вкусное приготовила. Как же он любил эту легкомысленную девушку с дорогими духами и умопомрачительным бельем!

Его сладкие размышления прервала шумная компания. Двое девушек и трое парней, идущих по направлению к парку Горького. Обычные студенты, пьют пиво, громко смеются, всем бы их заботы… Витек не зразу узнал Ларису. Он долго всматривался, будто надеясь ошибиться, но ошибаться он не мог. Какой-то долговязый худощавый тип обнимал ее правой рукой, в левой — бутылка «Балтики». Пошлый анекдот, звонкий Ларисин смех. «Нет, этого не может быть!» — Вите показалось, что время просто встало. Что так вот, за секунду, он потерял все, что у него было.

Компания между тем поравнялась с тумбой, на которой как вкопанный стоял Витек. Естественно, в костюме здоровенной мыши Ларисе было его не узнать. Ему стало все равно: он бросился на ненавистного долговязого хлыща, свалил его на землю, и душил, душил, душил, стиснув зубы от бессильной злобы. Второй парень схватил Витю за плечи и попытался оттащить, но не тут-то было! В объемном костюме Витек был неуязвим, его трудно было ударить или схватить за шею. Девушки вскрикнули и испуганно бросились в сторону. Витек содрал с правой руки пухлую рукавицу в виде лапы и дважды ударил корчащегося на земле студентика по ребрам. Потом пошел… по направлению к парку Горького, где и был задержан патрулем.

Это была его последняя встреча с Ларисой. На следующий день он уволился.

 

[Jim]

ПАПА >> Круто! Про лифт - здорово! Про любовь? Неплохо... Неужели ты это написал? Шиза полная...
А вот про бабушку, диджея и последний, про "мыш"... как буд то бы другое совсем... не очень, имхо.
Ты хоть подписывай что ли, кто автор...

И этта.... тяжелая у тебя жизнь была, наверное...

[ПАПА]

НЕА ЭТА НЕ МАИ КРЕО... ШТОБЫ НЕСПИЗДЕТЬ. ТОКА ПРА ДИДЖЕЯ МАЕ. МАИ МАГУ ВЫЛАЖИТЬ НО ТАМ НЕТ ТРОГАТЕЛЬНЫХ МАМЕНТОВ А ТОКА ПАСМЕЯТЦА АТ ДУШИ МОЖНА ПИСДАТО И ЗАДУМАЦА... ВОТ НАХ.

А АФТАРОФ ЙА ФСЕХ НЕ ПОМНЮ ПРОСТО.

СЛЕДУЮЩИЙ РАССКАЗ ВАМ ПАНРАВИЦЦА. АФТАР - ДЕФКА КАКАЯ-ТО. МОЙ ДЕД ВИТЕРАН НАХ.

ДЕНЬ ПОБЕДЫ


Был обычный праздничный вечер, День Победы — 9 мая. Ветеран войны, Дед Федор, сидел в маленьком скверике и с грустью наблюдал за оживленной молодежью. Этот праздник уже давно не приносил ему радость — всего лишь очередной год тихой старости и глухую боль в душе. Мимо проносились стайки неугомонной детворы, неспеша прогуливались молодые парочки, то тут, то там раздавался звонкий смех, а витавшие в воздухе обрывки песни: «… порохом пропа-ах…», «… со слезами на глаза-ах…», напоминали уже изрядно выпившей молодежи об отмечавшемся событии. Все чувствовали праздник, весну.

С утра Федора Ивановича не поздравил никто: любимая супруга отошла в мир иной 5 лет назад, дочь с мужем ушли на площадь, оставив старика наедине с телевизором, и даже единственный внук, недавно расспрашивавший дедушку про войну, чтобы написать хорошее сочинение, убежал с друзьями ни свет ни заря.

Федор печально вздохнул и посмотрел на свои ордена. А ведь когда-то он посылал в Генштаб письма с планами успешного ведения боев, благодаря чему Главнокомандующий Советской Армией сумел одолеть фашистские войска. Иногда Федору Ивановичу казалось, что именно эти планы были основными и привели к полной победе…

От воспоминаний его отвлекли грубые голоса:
— Ну, чего расселся?
— Это наша лавочка, давай вали отсюда.
— Там кока-колу бесплатно раздают, геро-о-ой. Га-га-га.
Подвыпившие парни подхватили деда под руки и, двинув пару раз под дых, швырнули в соседние кусты. Плача от бессилия, старик боялся подняться с земли: подростки сидели на лавочке и, уже забыв про деда, ржали о чем-то своем.

— Не горюй, старче, — раздался вдруг тоненький голосок, — хочешь, я исполню любое твое желание?
Ветеран ошалело посмотрел в сторону и судорожно перекрестился. «Старческий маразм… Господи! Я схожу с ума», — подумал Федор, но разговор решил продолжить:
— А ты кто?
Крошечная девочка, в нежно фиолетовом платьице, с золотистыми волосами и прозрачными крыльями за спиной сидела на веточке и болтала ножками.

— Я — фея, — ответила она и, взмахнув легкими крылышками, пушинкой подлетела к старику. — И я хочу тебе помочь.
— Помочь?.. — голова у Федора Ивановича закружилась, он растерянно провел рукой по седым волосам и, перекрестившись еще раз, уточнил:
— А сможешь?
— Ну да, наверное.
— Ладно… Хочу… обратно, в 41-ый… Но только, чтобы я все помнил! Сможешь?

Не успел он договорить, как дряблые мускулы налились силой, морщины разгладились, и в теле появилась бодрость. Федор ущипнул себя — все было правдой: он снова был молодым и на фронте. И только воспоминания и боль, неожиданно взорвавшиеся в груди, заставили достать из кобуры пистолет и выстрелить себе в рот…

Был тихий весенний день. Дед Йозеф сидел на лавочке в небольшом скверике, как обычно, как из года в год. Этот праздник уже давно не приносил ему радости — всего лишь очередной год тихой старости и глухую боль в душе. Мимо плелись кучки молчаливых рабов, неспешно проходили надсмотрщики, то тут, то там раздавались выстрелы, а витавший в воздухе трупный запах напоминал о недавно повешенных взбунтовавшихся евреях. Все чувствовали приход весны.
 

[Jim]

События вымышленны, но могут случайно совпасть....

В тот день деревня увидела стрелы огня, летящие на землю. Взрывы потрясли остров, и многие из шудра подумали, что снова проснулся Агунг, и в ужасе устремили они свои взоры на великий вулкан, обитель духов Брахмы. Хранители незримого мира отказывались встречаться глазами, призывая всех молиться духу Тирта, что бы он пощадил их. И не напрасно. Ровно через шесть дней Тирта обрушил на остров огромную волну. И тогда День выхода злых духов Ньети пришел раньше срока, но негде было спрятаться людям...

Ей было всего 18 лет. Она была непорочна, и ей еще позволяли исполнять танец сошествия небесных нимф на праздниках перед туристами. Теперь, она видела, как их тела смывает волна земли и камня, не жалея никого.
Мужчина, в грязном, оборванном саронге сидел рядом с ней, на скале, выдающейся из бурого океана острым и высоким спасительным зубом. Это он спас её от бушевавшей вокруг стихии. Удивительно, как ему это удалось, ведь он был худой, как щепка, лет ему было не больше 20-ти, грязные волосы ниспадали на голые коленки, обхваченные жилистыми руками. Откуда взялись силы в этих руках, что бы втащить и ее, и самого себя из бушевавшего внизу хаоса. Это казалось почти нереальным.
Но нереальным было все вокруг. Перевернутые рыбацкие лодки, пальмы, люди, домашние животные - все плыло мимо них, заполняя остров. Среди грома и грохота иногда можно было услышать слабые человеческие крики, и от этих криков, что то внутри хотело вылезти наружу, через горло, в глазах мутнело, а в голове точно отзывался огромный бубен, грозящий расколоть черепную коробку.
Сколько прошло времени, никто не мог сказать точно. Сидящая парочка, спиной друг другу неожиданно очень сильно постарели. Шок, вызванный безумной борьбой за жизнь теперь отдавался в теле сильной дрожью. Взгляд, от блуждающего постепенно перешел к более осмысленному, и в нем начал постепенно проявляться ужас. Ужас, которому не было примера в их прошлом. Это было великое чувство их давних предков. Находясь между небом и адом, в мире, казалось, навсегда уже потерявшем порядок, который уже никогда не вернется - они почувствовали смерть. Почувствовали одновременно, и обернулись друг к другу. Их взгляды встретились... И не было сильней любви в этот час на всей земле, чем любовь, которую почувствовали друг к другу эти девушка и парень, перед страхом смерти. Сорванное кебайья унесло в лавину вслед за саронгом и запретами богов, да и сами боги, вместе с назойливыми вашья полетели вниз... подальше от единственной настоящей страсти, страсти которая может возникнуть перед мужчиной и женщиной. И мир снова обрел порядок, покорившись людям, вернулся возрожденный и уродливый остров. Вода отступила на свои границы...

Их нашли на скале. Они лежали обнявшись и обессилев. Создателей нового мира, бережно уложили в повозку на свежее сено чьи то сильные руки. Напоили их мутноватой водой из пластиковой бутылки, и куда то повезли...
На следующее утро она не смогла найти своих родителей. Его две младшие сестры тоже пропали. Они ходили вместе по берегу, осматривали тела утопленников, но не смогли узнать среди них своих родных. Уже не сожалея о том, что трупы не будут сожжены, а прах не будет развеян над морем, они обернулись, и пошли в разные стороны, посмотреть на то, что осталось от их домов.

Больше они никогда не встречались. Но через восемь лун брахманы начали готовиться к появлению великого царя, которому суждено будет разрушить этот мир и сотворить новый....




А через 18 дней, после тех событий в форуме Мончегорска появилось сообщение, следующего содержания:
Забавный случай мужского альтруизма произошел на Шри-Ланке. Там цунами принесло локальный капут семье из десяти человек, едущей в храм в Катарагаме. Выжила только одна 18-летняя пелотка, которую из мутного потока воды вытащил местный смельчак. Однако спаситель не стал включать обаяшку, отволок дефку в колючие кусты ежевики и жостко изнасиловал. Хныкающая и вынимающая из жеппы шипы и колючки пелотка застремалась рассказывать об инциденте ментам, так как по странным местным обычаям чмырят как правило не насильника, а его жертву. Айболиты просто дали пострадавшей таблетки от залета и пачку пургена, чтобы забыть об этом смешном эпизоде и отправили домой.

По информации из стран, пострадавших от цунами, этот случай далеко не первый, когда очумевштм от Армагеддона жертвам пытаются "присунуть вялого" прямо в лагерях беженцев. Остается только еще раз призвать к бдительности наших граждан, вылетающих на отдых в пострадавшие от стихии страны.  

[ПАПА]

ХЕ-ХЕ... ДА НАРМАЛЬЦА ТАК...
ЩА ТЕМУ КАРОЧЕ САЗДАМ ГДЕ СВАИ РАССКАЗИКИ РАЗМЕЩУ.  

[Jim]

ПАПА >> помню как то ты выкладывал ссылку на сайт "крутого коляна", уж не знаю точно твой ли это сайт, но похоже что там эти рассказики уже засветились, так? Если честно - это на любителя. Такого "крео" хватает на всяких удаффкомах.
 

[ПАПА]

НЕА. НЕ СЦАЙТЕ КРУТОГО КАЛЯНА ТАКОГО НЕТ. НО ПАРЖАТЬ ТОЖ. МОЖНА.
А УДАФКОМ РУЛИТ. НО ЙА ПРЕДПАЧИТАЮ БОЛЕЕ СЕРЬЕЗНЫЕ КОНТР-КУЛЬТУРНЫЕ РЕСУРСЫ.
 

[SCHIZO]

Откровения начинающего кайтера (автор неизвестен)

-Кайт...
-Чего?
-Кайт!
-Это чего?
-Кайт, мля!!!
-Ну что это?!
-Да ёпрст, змей воздушный, блин деревня!!!
-А зачем?
-Кататься...
-На чем?
-На сноуборде, за ним.
-А змей зачем?
-За ним цепляешся и едешь...
-Ааа понятно...
-Ну слава богу я поехал покупать.

Этот диалог состоялся у меня прямо перед покупкой кайта, после чего я сделал несколько стандартных чайных ошибок от которых меня конечно предостерегал здравый смысл, но очень турдно понять человека у которого нет мозга ;-)...

1. Нет ветра нефиг и пытаться.
Купил, привез, погода шепчет, но ветра нет совсем, сижу и смотрю на него. А попробовать то хочется. Начинаю вспоминать детские годы и прикидывать, что если у земли ветра нет, то может на 10-15 метрах он есть... (Фиг! И не просто фиг, а с маслом... Нет там ветра совсем.) Размотал, привязал, побежал... Ага бегун блин, запыхался, стою... мимо народ ходит глумится... Опять побежал, опять запыхался, а на улице -20. Все ходят мерзнут, а я как после бани, морда красная - сохнет. Смотал, скатал, убрал, уехал... Обидно.

2. Нет места, нефиг и пытаться.
УУУУУУУУУУРРРРАААА ветер, маленький, но есть!!! Нет катаься не буду, так позапускаю. Жалко до озера не доехать, времени нет, но вроде как площадка перед МГУ есть, она же это - большая вроде...
Размотал, встал, рванул, летит!!! Летит!!! ЛЕТИТ!!! ЛЕТИТ ЕПРСТ! Падает... Перетянул.
Размотал, дернул летит, рулицца, клево, падает, не рулицца... Размотал, дернул, рулицца, хехе клево рулицца! Да я да щаз да всех! КАКОЙ В ЖОПУ ФЛАГШТОК!!! Я не флаг покупал! АААААААА верните!!! Дернул, слетел. Дураку везет. Выдыхнул, свернул, упаковал, уехал.

3. Хочешь сделать, что то хорошо, сделай сам.
-Посмотри там все стропы расправились?
-Ну да вроде
-Ну и с богом.
Рывок, подъем, переворот, шмяк.
Дубль два:
Рывок, подъем, переворот, шмяк.
Дубль три:
Рывок, подъем, переворот, шмяк.
-Шо за нах!!!
-А я эт тово, не знаю.
-Блин стропы же спутались, дятел!
-Ну и типа чё?!
-Дык я ж спросил
-Чё?
-А хрен с тобой.

4. Стропы легко отсоединяются от ручек и от кайта.
-Дай ка мне ручку, щаз я ее просуну
-Куда?
-Да вот тут между двух веревочек, которые купол держат.
...
-Мля! Как эта мляцкая веревка, так мляцки могла запутаться...
-А я то чё?
-Да ниче, мля! Нутянах!!! Памошник хренофф!!!

5. Не превышайте ваши возможности.
Рывок, подъем, пошел, пошел, пошел!!! Эээээ а я то куда, стоять, мммммать!!! Стоять! Стоять!!! Ни фига себе... Вот это ветерочек, а вроде ничего не предвещало.
Нука еще раз, рывок, подъем, пошел!!! ММММААААТЬ! Я туда не хочу!!! ААААААА!!!! МЛЯ!!!!!Фуууф, ниче вроде не сломал.

-Какой такой в жопу мунвокинг
-...
-Ах, это мунвокинг
-...
-Аааа, понятно
-...
-Да я такой :-)

Так что вы это аккуратней, что ли. :-)))

[SCHIZO]

Кайтер (Лисопурж от Андрея Собетова).

- Ну-с, а в этой палате у нас лежит так называемый "кайтер".
- Кайтер? Что это значит?
- Никто не знает. Это он сам так себя называет. Так сказать, - самоназвание болезни. Больные, у нас, знаете ли, народ изобретательный.
- А он не опасен?
- Да, в общем, нет, безобидное существо, только странное.
- Давайте понаблюдаем. Вот вы, милочка, с позиций студентки 5-го курса психиатрического факультета что скажете?
- Так. Стоит у окна, напряженно всматривается. Шепчет что-то…
- Дайте звук.
- Ветер,… Ветер,… ВЕТЕР!
- О чем это он?
- Это у него называется "Ловить ветер". Навязчивая идея, выражающаяся в соответствующем ритуале. Раньше, пока мы не отключили в палате радио и телевизор, он с периодичностью в 10 минут включал их "Узнать погоду". Но это не способствовало его выздоровлению, и мы приняли соответствующие меры. Теперь он целыми днями он стоит у окна, наблюдая за ветками деревьев и дымом из труб.
- Зачем ему это?
- О, он пытается "Попасть в площадь"…
- На какую такую площадь, профессор?
- Не "НА", а "В"! Именно "В"! Нам понадобилось немало потрудиться, чтобы разобраться в этом сложном бреде. Видите ли, коллеги, он утверждает, что способен перемещаться в любую точку пространства-времени с помощью некоего устройства, но только если фактор "ветер" совпадет с фактором "площадь" с абсолютной точностью.
- Поразительно! Фантастика какая-то!
- Ну и что же он не покинет эту палату?
- Да видно еще "в площадь", хе-хе, не попал.
- Грешно смеяться над больными людьми, коллеги. Давайте лучше продолжим наши наблюдения.
- А что это у него за странные утолщения на локтях?
- Это так называемая "Защита". Он не выносит, когда кто-нибудь берет его под локоть. У него сразу выступают синяки-стигматы. Мы уже сделали соответствующие распоряжения санитарам. Теперь они просто сбивают его с ног и вяжут на полу.
- Ну, если его так больше устраивает…
- Да, а вот носить на голове кастрюлю, ведро или мусорный бак мы отучали его довольно долго, но как видите небезуспешно.
- Ну-с, а теперь давайте войдем в палату, познакомимся поближе. Прошу!
Человек, стоящий у окна, оторвался от созерцания пейзажа и повернулся к входящим. Несколько секунд с нарастающей тревогой он следил, как белые халаты заполняют комнату. Потом его лицо исказилось мукой, руки предостерегающе вытянулись. И дикий крик отразился от голых стен: СТРОПЫ! СТРОПЫ!! СТРОПЫ!!!
Врачи остановились, в испуге попятились.
- Что это он?
- Да, коллеги, извините, что не предупредил. Но так даже нагляднее. Вы сами можете убедиться, насколько глубок и изощрен его бред. Он, видите ли, считает, что вы наступаете на некие невидимые нам, но жизненно важные для него "стропы".
- Но здесь же ничего нет!
- Да, это очевидно для нас с вами. Но в его выдуманном мире "стропы" - реальность.
- Потрясающе! Интереснейший случай!
- Тихо! - человек вдруг метнулся к окну.
-
- Раздувает!
- Что раздувает?
- Четверка,… Пятерка,…Шестерка,…Семерка!
- Какая семерка?
- Есть контакт!
Человек стал делать странные движения руками, выгибаясь назад, словно пытаясь поднять с земли нечто невидимое….
И вдруг….исчез.
Исчезли-растворились стены комнаты.
Пропал потолок.
Пятеро фигур в белых халатах резко выделялись на черном льду. Нарастающий свист заставил их поднять головы и удивленно застыть. Оттаять им было суждено только к концу сезона.

Лислопурж.
Февраль 2004.  

[George]

Кайтер на старте