«Великая красота» как новая религия
«Сладкая жизнь» полвека спустя
В 1960 Федерико Феллини получил «Золотую пальмовую ветвь» за фильм «Сладкая жизнь». Безжалостный портрет высшего общества, в котором мрамор стен не защищает от внешнего мира, безупречный крой костюма – от неуверенности в себе, вспышки фотографов – от забвения, а праздник без конца – от глубокой депрессии. Полвека спустя его коллега, писатель и режиссер Паоло Соррентино написал свою энциклопедию излишеств, озаглавив ее «Великая красота». Только на этот раз – ни громких скандалов, ни больших наград. Но все это идет фильму только на пользу, отсекая подобно фейс-контролю публику, для которой понятие «сладкая жизнь» превратилось в цель, а «великая красота» – что-то вроде анекдота.
Джеп Гамбарделла (любимый актер Соррентино Тони Сервилло) – превосходный писатель, автор бестселлера «Человеческий аппарат». Правда, было это сорок лет назад, и с тех пор он не написал ни одной книги. Но переживать нечего: только что ему исполнилось 65, и по такому поводу на одной из крыш в центре Рима состоялась превосходная вечеринка.
Прогуливаясь вдоль набережной после бессонной ночи, Джеп вспоминает, как приехал из Неаполя (с тех пор он ни разу не покинет Рима) и как быстро добился здесь успеха: «Я хотел быть королем. Не просто ходить по вечеринкам, а иметь власть испортить любой праздник». Но и цинизм, такой же врожденный, как его талант; и изученные в совершенстве с годами (и нисколько не изменившиеся со времен Феллини) правила поведения в высшем свете не могут заменить главного. Его потребности в красоте, ради поисков которой Джеп, по сути, и отказался от карьеры успешного писателя. Вместо того он скрылся от творчества в богемной (и наверняка жутко дорогой) двухэтажной квартире с террасой, с которой Колизей виден как на ладони. Чтобы оплачивать счета и закатывать вечеринки, доходов от одной книги, пусть даже очень успешной, недостаточно. Поэтому он подрабатывает колумнистом в модном журнале – делает интервью с такими же, как он, представителями арт-богемы. Одна раздевается догола, разукрашивает лобок в цвета советского флага и, незаметно обмотав голову поролоном, с разбега врезается в стену. Позже в интервью она будет сыпать многозначительными фразами, уходя от конкретных вопросов одной и той же уловкой: «Я художник, мне не надо ничего объяснять». Другой – совсем молодой, всем своим видом напоминающий Иисуса, впервые на экране появляется тоже голым, но уже выкрашенным в красный с ног до головы. Его богатая мамаша готова на все, чтобы избавить сына от депрессии, но никаких денег мира не хватит, чтобы наполнить пустую жизнь смыслом. Тогда бледный юноша со взором потухшим садится в автомобиль и жмет на газ, разбивая свою набитую бесполезными цитатами голову. Третья – самая юная – набрасывается на гигантский холст с банками краски, размазывая ее руками и давясь от слез, пока вставшие полукругом гости ее отца раздаются восторженным хохотом.
Конечно, профессионал уровня Гамбарделлы может и в таких условиях бесконечно имитировать мысль, оправдывая свою бездарность социальной ответственностью перед читателями, которая на деле оказывается просто еще одним удобным способом разбогатеть. Так поступает подруга Джепа, одна из немногих, кто не только выражает неприятие праздным образом жизни его компании, но и резко выделяет себя из их числа. На это Гамбарделла отвечает спокойно и с улыбкой, пытаясь даже в такой ситуации выглядеть джентльменом и одновременно нарушая все правила приличия, главное из которых – филигранное владение всеми возможными фигурами умолчания. С прямотой, достойной безупречных длинных ног своей собеседницы, Джеп отвечает: «Ты такое же ничтожество, как и мы». Гостья, выпрямившись, на безупречных ногах отправляется прочь.
Такой же отрезвляющий эффект, но уже на него, производит визит неизвестного бородатого мужчины. Последние 35 лет он был мужем женщины, которую Джеп называет своей первой любовью. Сорок лет назад (когда он приехал в Рим из Неаполя и единственный раз, когда написал что-то настоящее) она бросила его, не объяснив почему. А теперь он узнает, что ее больше нет. Пытаясь совладать с собой, Джеп отправляется в клуб. Но не в тот образец современной роскоши, к которым он привык, а классический бордель с историей. Им, как и раньше, заведует его старинный друг. За десятилетия, что они не виделись, изменилось мало. Разве что друг перешел с кокаина на героин, а его дочь Рамона (Сабрина Ферилли, большая звезда у себя на родине) выросла в сногсшибательную красавицу. Вот она, прямо перед тобой, танцует стриптиз так, что ни одной полячке и не снилось. В свои 42 она все еще одна. И для Джепа это знакомство – шанс прикоснуться к другой, настоящей жизни, из плоти и крови. Но так уж пошло, что все, к чему он прикасается, обращается в пыль.
«Сладкая жизнь» начиналась с хрестоматийного пролета над Римом вертолета, несущего статую Иису с разведенными руками. Под ним пролетал Вечный город, который застали за масштабной стройкой. Иисус будто благословлял новые сваи посреди древних развалин на долгую счастливую жизнь. Образ, одновременно возвышенный и язвительный – отчего и спровоцировал отрицательную реакцию Ватикана. В «Великой красоте» божественное буквально пронизывает каждый кадр. Но только божественное здесь хорошо спрятано. Наивно искать его в женском монастыре под окнами Гамбарделлы, чьи молодые послушницы с озорным блеском глаз прижимают к решетке ограды свое лицо, подставляя румяные щеки утреннему солнцу. Нет его и в натуральной святой – полуслепой древней старухе, сестры Марии, собирающейся на коленях преодолеть 28 ступеней Святой лестницы Латеранского дворца. И уж тем более максимально далека от святости официальная церковь, чей главный представитель в кадре – сухонький низенький кардинал с репутацией отличного экзорциста.
Божественное и есть великая красота. Осколки небывалой культуры, которые ныне покоятся в пыльных заброшенных домах за тяжелыми дверями. Ключи от них носит с собой необычный ключник или, как сам он себя называет, «человек, которому можно доверять». Худой молодой мужчина во фраке, с палочкой и в очках. Один из самых ценных знакомых Гамбарделлы. Он проводит для Джепа и его спутницы ночную экскурсию, которая станет для Рамоны чем-то вроде откровения. Столкнувшись раз с подобной красотой, танцовщица, неподготовленная, просто не справится с ее величием. Точно так же, как не справился с красотой самого обычного Рима японский турист, замертво падающий со своим фотоаппаратом на смотровой площадке в прологе фильма.
Центральным же образом, объединяющим красоту и божество, станет исполненное под музыку эстонского композитора Арво Пярта знаменитое стихотворение шотландского поэта Роберта Бернса «My heart's in the highlands». (Мы его знаем в переводе Маршака как «В горах мое сердце».) Пярт, посвятивший когда-то несколько произведений памяти Анны Политковской и написавший симфонию в честь Михаила Ходорковского, в мире известен как один из самых успешных композиторов, использующих в творчестве классические религиозные мотивы (за что в 2011 году был включен в состав Папского культурного совета). Переосмысленное им «В горах мое сердце» – настоящая молитва, пронизывающая весь фильм, и сопровождающая главного героя в самые тяжелые минуты.
Феллини оставляет своего героя задохнувшимся в погоне за сладкой жизнью. Мастрояни у него - как тот гигантский скат, выброшенный на берег. У Соррентино же финал оборачивается очередной, последней лестницей к благословению. Ее 28 ступенью. Так Джеп, потеряв любимых, друзей, саму прошлую жизнь, кажется, наконец-то набирается сил сесть за новый роман.
Это обилие метафор делает название самого фильма – «Великая красота» – максимально буквальным. Красота здесь и есть единственная религия. Она спасает от разрушительных соблазнов и дарит величие, а значит, и вечную жизнь.
http://www.mk.ru/culture/cinema/article/2013/10/15/930801-velikaya-krasota-kak-novaya-religiya.html
